это звучание из миллиона похожих, потому что голос, который жил в сердце, никогда не спутал бы ни с каким другим. Эбби улыбнулась, когда её окружили несколько индейских ребятишек, играющих около неё в салки, а когда они закружили её, вызывая новую волну смеха, ощутил, как что―то ёкнуло внутри.

Узнал на ней мамино платье цвета слоновой кости до колен и белые сапоги. Её волосы были распущены, и их украшал ободок, с одной стороны которого выглядывали несколько перьев. Она закрыла глаза, поддавшись детской игре, и засмеялась звонче, когда они все разом обняли её за ноги.

В то время, как я сам пытался справиться с тем, что испытывал.

— Ты считаешь, что твоё сердце останется холодным навсегда, но я вижу, что его лед уже тронулся.

Сделал вдох, понимая, что убежать от разговора с Вождем великого племени у меня нет совершенно никаких шансов.

— Ночь правит лишь половину всего времени, ― повторяя его же мудрость, сказал я. ― Но и солнцу не суждено светить вечно.

— Ничто не совершенно и ни у одной материи на этой Земле нет безграничной власти, ― согласился Кваху. ― Даже Великий Дух несет собой две сущности: светлую и темную. Но лишь та начинает преобладать над его решениями, которой он дает на это волю.

Мы оба молчали, наблюдая за ярко горящим костром. Знакомые звуки окутывали воздух, создавая ощущение дома, а тишина помогала распутывать мысли.

— Возможно, моя жизнь просто не должна быть другой. Возможно, мне не суждено измениться, ― тихо произнес, всё так же не сводя с Эби глаз. ― И если это действительно так, то меньше всего на свете я хочу причинить ей боль.

— Наша жизнь подобна мерцанию ночного светлячка, ― неожиданно произнес Вождь, заставляя меня перевести на него взгляд, ― она так же прекрасна, но, вместе с тем, и так же быстротечна. Знаешь, в чем мудрость этой поговорки, Чевеио?

— В том, что нужно использовать каждое мгновение жизни? ― предположил, и тогда Кваху не спеша развернулся.

— В том, что нужно принять боль и смерть, как её неотъемлемую часть, ― объяснил, дотрагиваясь до моего «сердца». ― И не бояться чувствовать что―то вот здесь.

— Я не способен что―то чувствовать.

— Если бы это было так, то тебе бы не было так больно, ― тихо сказал Кваху так, словно знал это. ― И ты не понимал бы, что былая пустота начинает заполняться.

— Вождь…

— Её любовь сумела тронуть ледяное сердце маленького мальчика, ― перебил он меня, ― и потеряв её, этот мальчик навсегда утратит свой Свет.

— Это тоже мудрость твоего народа? ― шепотом спросил я.

— Не моего, ― ответил Кваху, отступая назад, ― твоего.

Я смотрел Вождю вслед, ощущая, как это самое сердце, про которое он говорил, начинает болезненно сжиматься.

Холодное сердце не может так биться.

Покрытое толстым слоем льда, оно должно послушно молчать.

Создавать видимость и только.

Не переставая напоминать, что хранит в себе только пустоту.

Но когда она находилась рядом, когда я слышал её смех, ощущал запах и чувствовал легкое касание пальцев, всё моментально переворачивалось. Моё сердце делало то, что многие годы казалось невозможным: вопреки всему, наперекор каждому моему убеждению оно гулко стучало, отзывалось, заставляло чувствовать.

И теперь я понимал, что хотел сказать Вождь.

Даже если это будет мимолетно, даже если продлится всего одну ночь или одно мгновение, я должен позволить этому произойти.

Должен позволить своему чувству освободиться от железных оков.

Хотя бы на одну ночь.

Хотя бы на одно мгновение.

25. Эбигейл

Его глаза всегда пленили меня. Синие, бездонные, наполненные болью и дикой свирепостью, но, в то же время, невероятной мягкостью и нежностью.

Я никогда не понимала, как в ком―то одном может существовать и дышать две совершенно противоположные сущности, но лишь сегодня осознала, что это неотъемлемая часть каждого человека.

Ангел и Демон владеют нашей душой в равной степени.

С самого рождения и до последних дней жизни.

Но кто мы в действительности, и чей голос становится голосом нашего сердца, зависит лишь от нас самих.

От нашего выбора.

Его долгий и невероятно ласковый взгляд заставил невольно улыбнуться.

Медленно отвернулась и прикрыла глаза.

Я все ещё не верила, что всё, что происходило, было наяву. Ведь это была самая прекрасная моя реальность. И даже, если бы всё это оказалось одним большим прекрасным сном, я просто попросила бы, чтобы он длился вечно.

Плавные звуки флейты заставили медленно открыть глаза. Группа индейцев из племени расположилась на земле у костра, держа в руках свой особый деревянный инструмент, а все остальные, заслышав музыку, начали собираться вокруг.

Какая―то невидимая сила поманила меня, и я заворожено направилась к костру, неслышно прислоняясь к коре дерева. Один из сиу улыбнулся и резво ударил по барабанам, подзадоривая другого сделать то же самое. Ещё один так же умело подхватил ритм и заиграл на трещотке. Несколько индейцев весело закричали, то замирая над своим инструментом, то наоборот ― не смея прерывать его звучания, и я осознала ― такими были их традиционные песни.

Я не понимала сиуанский, но чувства, которые вызывало их пение, делали это ненужным. От каждого слова, от мелодии каждого инструмента у меня перехватывало дыхание. Казалось, что в этот самый момент вместе с ними в пении соревнуется сама природа: птицы, деревья, горные ручьи ― всё в эти секунды ожило и заиграло свою собственную музыку.

И ничего прекраснее было просто невозможно представить.

Потому что ничего прекраснее просто не существовало.

— Волшебно, верно?

Слегка вздрогнула, но тут же расслабилась, ощущая тепло от присутствия Алиты, которая так же неотрывно смотрела на костер.

— Да… невероятно волшебно, ― почти прошептала, чувствуя, как что―то словно манит меня к костру.

— Это место наполнено магией, но увидеть её может лишь тот, кто добр сердцем и чист душой, ― сказала жена Вождя, а затем медленно перевела на меня глаза. ― В тебе живут любовь ко всему живому и огромное терпение. Ты Шейенна ― «сильная духом». Лишь подобным тебе под силу менять увековеченное и склонять к своим ногам эпохи. И только ты способна разрушить темный мир и вступить в борьбу с Дьяволом, чтобы высвободить плененный им свет.

Выдохнула, а затем ощутила ладонь Алиты на своей щеке.

— Ты достойна моего сына, как никто в этом мире, ― болезненным шепотом произнесла она. ― Я лишь надеюсь, что он вовремя осознает, что так же достоин тебя.

Сердце забилось сильнее.

Почувствовала, как малышка запрыгивает мне на спину и звонко