Он заворчал, но вылез из спальника.

Синяк, отметила Бодин, расцвел еще сильнее, но когда она развернула бинт, то увидела, что рана чистая. Без покраснения, не горячая.

– Немного опухла, но не больше, чем можно было ожидать. Похоже, вы оба идете на поправку. И оба освобождаетесь сегодня от работы, чтобы поскорее восстановиться.

– Я нормально себя чувствую. У меня сегодня полно дел.

– Мы справимся с ними без тебя. Огнестрельное ранение приравнивается к болезни, как для лошади, так и для всадника. – Бодин постучала пальцем по груди Коллена. – Я твой босс. К тому же ты все равно не захочешь оставить Сандауна одного. – Она присела на корточки. – Я так разозлилась на тебя.

– За ранение? – Он провел пятерней по своей шевелюре. – По-моему, это не совсем справедливо.

– За то, что ты не сказал мне, что ранен. И отпихнул меня, когда я догадалась.

– За второе я могу попросить прощения.

– Не нужно. Потом я сообразила, что злилась от ужасного испуга, и перестала. На твоем месте я бы сделала то же самое. По-моему, у нас это общая черта.

– Я бы тоже страшно злился на тебя, если бы мы поменялись местами.

– Вот и хорошо. Постарайся еще поспать. Сейчас я приму душ, потом принесу тебе кофе. Затем ты позавтракаешь и сам приготовишь себе кофе. Папа, Чейз, Рори, мама или кто-то из работников побудут в это время с Сандауном.

– Хорошо.

Бодин хотела встать, но он схватил ее и поцеловал:

– Я очень ценю женщину, которая может спать в конюшне возле больной лошади.

– Не в первый раз и, скорее всего, не в последний.

– Я ценю.

Похлопав его по коленке, она встала и натянула сапожки.

– Береги ногу.

Прислушиваясь к ее удалявшимся шагам, Коллен погладил Сандауна – конь тоже проснулся.

– Похоже, я оказался на новой территории. Она переживает за меня, а я не знаю, что с этим делать. – Он встретился взглядом с Сандауном. – Немного болит, правда? Ну, давай мы с тобой расслабимся и посмотрим, что будет дальше.

Элис открыла дверь спальни через несколько секунд после того, как Бодин скрылась у себя. Она тихонько вышла и внезапно вспомнила, как девчонкой незаметно пробиралась в дом – или пыталась это сделать – после свидания.

Она знала про раненую лошадь. В доме было много шума и беготни в связи с этим. Сначала она испугалась и подумала, что явился Сэр и хочет забрать ее. Что он изобьет ее, поскольку она отрезала волосы и покрасила их в рыжий цвет, как у бабушки.

Но это был не Сэр. Кто-то подло поступил с лошадью, и ей хотелось посмотреть. Элис любила лошадей. Она помнила, как ездила на них, ухаживала, чистила. Она даже вспомнила, как однажды помогала, когда кобыла жеребилась.

Ей хотелось взглянуть на раненую лошадь, но все твердили, что ей нельзя волноваться, что все нормально.

Но она хотела посмотреть на раненую лошадь, и она сделает это.

Упрямая. Упрямство родилось раньше ее.

По какой-то причине ее насмешили эти слова, и она хихикнула. Ей даже пришлось прикрыть рот ладонью, заглушая смех, когда она спускалась по боковой лестнице.

И она вспомнила, где там скрипучие ступеньки. Господи, вспомнила! Слезы застилали ей глаза, когда она обходила их.

Она еще не выходила на улицу, ни разу не выходила. Даже не заглядывала в прихожую, потому что знала: дверь из нее ведет на улицу.

У нее болел желудок, болела пострадавшая нога, болела голова.

Лучше бы она приготовила себе чай. Хороший чай, а потом продолжила вязать шарф.

– Нет, нет, нет. Не будь пугливой кошкой. Не будь пугливой кошкой.

Она вновь и вновь твердила это и никак не могла остановиться, даже если прикрывала ладонью рот. Слова все равно лились из нее.

Она толкнула дверь, и сразу в ее памяти вспыхнуло воспоминание, как она толкнула дверь дома, который ей построил Сэр. У нее закружилась голова, пришлось опереться на дверной косяк. В лицо ей дул ветер. Прохладный, сладкий.

Как и несколько недель назад, она вышла на улицу.

Звезды, множество звезд. Мир, полный звезд! Она закружилась под ними, подняв кверху руки, вспомнив, как танцевала когда-то – неужели она танцевала под звездами?

Вот большой амбар, там барак, а там конюшня и птичник. Ой, а там мама сажала овощи для кухни. Рядом их сестринский сад.

Она вспоминала, она вспоминала.

Но когда прибежали собаки, которых выпустила Бодин, она застыла.

Они не кусались. Они не рычали и не бросались на нее. Они виляли хвостами, прыгали и терлись о ее ноги. Они любили спать у ее ног, когда она вязала. Они бегали по улице, но не кусались.

– Вы хорошие собачки, – прошептала она. – Не злые. Я вас знаю. Ты Честер, а ты Клайд. Вы приходите в дом и спите, когда я вяжу шарф. Мы сейчас посмотрим на лошадь.

Она шла к конюшне под звездами, а веселые собаки носились вокруг нее.

Она попыталась открыть дверь – потихоньку. Она знала этот запах! Не пугающий, не злой.

Запах лошадей, сена и навоза, дегтярного мыла и льняного масла. Зерна и яблок.

Она тихо шла в домашних тапках и фланелевой пижаме, которая так ей нравилась. Такая мягкая.

Услышав мужской голос, она остановилась и прижала руку к быстро-быстро забившемуся сердцу.

– Ты должен принять лекарство. Нечего ржать. И не смотри на меня так грустно. Я тоже выпью свое лекарство. Ты видел, чтобы я когда-нибудь стонал и жаловался? Ладно, я первым выпью лекарство.

Элис подкралась чуть ближе и увидела мужчину. Она знала его. Он иногда приходил в дом на воскресный обед, на завтрак. Иногда.

Она видела, как он целовал Бодин, и ее племянница, кажется, не возражала.

Но если мужчина чуточку внушал ей страх, то лошадь… Ах, лошадь была такая красивая. И красивая лошадь положила свою красивую голову на плечо мужчины.

– Я знаю, что тебе больно.

В голосе мужчины звучали доброта, любовь и не было никакой злости.

– Ты не обидел лошадь.

Мужчина повернулся, но его рука продолжала гладить шею лошади. У него были усталые глаза, озабоченное лицо и взъерошенные волосы.

– Нет, мэм. Я никогда не обижал его.

– А кто?

– Я точно не знаю. Вам холодно, мисс Элис? Хотите надеть мою куртку?

Он сбросил с плеч куртку и шагнул к ней. Она попятилась, хотела было уйти, но заметила, что он чуточку хромал.

– Я тоже хромаю. Тебя кто-то посадил на цепь?

– Нет. Меня слегка ранили вместе с Сандауном. Это Сандаун. Сандаун, это мисс Элис Бодин. А я – Кол.