– Ты ее охраняешь, – возразил я, – это понятно. Но рано или поздно она все равно выйдет замуж. И охранять будет муж. Или ты думаешь, герцог Хорнельдон оставит тебя возле нее?

По ее лицу пробежала тень, глаза сверкнули недобро.

– Я так далеко не заглядываю. Но принцесса сейчас несчастлива, и мое сердце обливается кровью.

Я сказал откровенно:

– Знаешь ли, я настолько же неудачлив в личных делах, насколько успешен в военных. Или не военных, но… захваты замков и крепостей мне даются намного легче, чем женских сердец. Я даже целое королевство захватил с легкостью, а вот… гм…

Она сказала с насмешливым сочувствием:

– Вы как будто еще не знаете, что женское сердце покорить труднее?

– Чувствую, – ответил я. – Потому даже не пытаюсь… теперь.

Она смерила меня откровенно оценивающим взглядом. Сейчас, когда точно знает, что я маркграф и знатный лорд, и знает, что я знаю, что она знает, то вынужденно смиряет голос, время от времени наклоняет голову, имитируя поклоны, и обращается как бы почтительно на «вы», что мне все вообще-то до сгоревшей свечи.

– Я слышала, – поинтересовалась она делано безразлично, – вы с легкостью справились сперва с тем напыщенным петухом Питером Суллингсом, а потом и с его покровителем, бароном Унгером? Жаль, я не видела.

– Ничего интересного, – заверил я.

– Как это? Она выглядели сильными воинами.

– Выглядеть и быть, – напомнил я, – не одно и то же.

Она сказала насмешливо:

– В ваших интересах превозносить их силу и отвагу. Тогда ваша победа значимее.

– Ерундовые бойцы, – повторил я. – Но рот у этого Суллинга был шире, чем у голодной вороны. Каркал долго, оскорблял меня, как мог. Я со всем прискорбием вынужден был закрыть ему пасть. Иначе, как ты понимаешь, потерял бы лицо.

– Вы как будто извиняетесь, – заметила она.

– Извиняюсь, – ответил я с неловкостью. – Я, не поверишь, стараюсь добрым словом со всей кротостью…

– Да это все заметили, – сообщила она. – Вы долго терпели, это все говорят. Даже решили, что струсили… А потом со всей кротостью наотмашь. Вы в самом деле настолько хороши с мечом?

Я внимательно посмотрел на нее.

– Ты все подводишь к тому, чтоб я позволил тебе проверить?

– Жажду, – призналась она.

Я покачал головой.

– Забудь. С самками не дерусь.

Она поморщилась.

– Странно…

– Что?

– Когда я вас увидела в первый раз, мне показалось, что вы вовсе не удивлены, что я с оружием и в мужской одежде.

Я пожал плечами.

– Понимаешь, в моем далеком королевстве, откуда я родом, женщины пользуются всеми правами, что и мужчины. Конечно, и обязанностями тоже, что им, понятно, не очень хочется. Да, они могут служить в войсках, даже командовать, хотя это случается редко.

Она смотрела во все глаза, но взгляд мой был прям и честен. Наконец она в изумлении покачала головой.

– Невероятно… Так почему вы отказываетесь попробовать себя в схватке со мной?

– Потому что, – ответил я, – мы здесь, а не там. И я живу по этим правилам. Здесь самки не дерутся.

– Но я дерусь, – отрезала она.

– То ты…

Она спросила с нажимом:

– А что я? Чудовище?.. Злобная медведица?

Я засмеялся.

– Да, что-то есть, есть… И от чудовища, и от медведицы, что даже как-то ндравится. Но ты права, признаю, а я не прав в своем свинячьем шовинизме. Я должен относиться к тебе, как к человеку. А человеку, в смысле, мужчине, я вряд ли отказал бы…

Она смотрела исподлобья и все еще с недоверием.

– Значит…

Я огляделся по сторонам.

– Закрой дверь, чтобы не помешали. А то будто следят, всякий раз бегут с воплями. А потом, если у тебя меч не игрушечный, то можешь достать из ножен… если не оробеешь.

Она широко улыбнулась.

– Спасибо!

Закрыв плотно двери, меч на обратном пути не достала, а выдернула так быстро, что мгновение назад был еще весь в ножнах, а теперь заблистал в руке красиво и грозно.

Лицо ее осветилось свирепой радостью.

– Ну, держись, красавчик!

Не зная, чего ждать от удивительной женщины, я взвинтил, как мог, метаболизм, стало жарко, а в лицо бросилась кровь, но теперь я соображал и двигался быстрее, меч Боудеррии обрушивается то справа, то слева, она закручивала финты, пыталась бить быстро и жестоко, но, не сумев пробить защиту, сама до предела ускорила темп, снова рубила справа и слева, старалась поймать на обманные удары, а я следил внимательно, особенно коварные выпады направляет мне в живот, умеет бить, как шпагой, что с тяжелым мечом непросто, но именно благодаря его тяжести я всякий раз успевал либо отводить лезвие в сторону, либо чуть сдвигаться сам, так что ее меч скользил мимо, не задевая даже камзол.

Она разогрелась так, что вся заблестела от пота, красивое мускулистое тело стало еще более рельефным и выставочным. Дыхание идет хрипло и учащенно, даже движения начали замедляться, а на лице впервые появилось озабоченное выражение.

– Дорогая, – сказал я, – ты слишком высоко поднимаешь лезвие при замахе.

– И… что? – прохрипела она.

– Я мог бы трижды поразить в твою волосатую подмышку. Очень волосатую…

Она сцепила зубы и попробовала потеснить меня, на этот раз я не стал пятиться, отбивал удары, а когда она провалилась при слишком сильном выпаде, шлепнул мечом плашмя по ее оттопыренной заднице.

Ее лицо перекосилось в ярости.

– А вот за это я тебя убью!

– Если бы могла, – напомнил я, – ты бы уже сделала. Думаешь, я не понял, что дерешься всерьез?

Она отступила на шаг, глаза горят злостью, наконец опустила меч и оперлась, уткнув острие в землю. Грудь вздымается бурно, капли пота стекают по лицу.

– И ты… – сказала она хриплым прерывающимся голосом, – все-таки… дрался…

– А почему бы и нет?

– Дрался, – повторила она чужим голосом, – не всерьез?

– Как я мог? – сказал я галантно. – Меня очаровали твои волосатые подмышки!

Она поморщилась, ненависть в глазах мелькнула лишь на миг, исчезла, оставив усталость и то выражение, когда человек еще не сломлен, но признает поражение.

– Ты… – сказала она, все еще успокаивая дыхание, – в самом деле… великий воин.

Я покачал головой.

– Уже нет.

– Что случилось?

– Стал политиком, – объяснил я. – Политики всегда загребают жар чужими руками, а на смерть отправляют других. Смерть для меня уже не убийство, а так… статистика.