внимание. Бог гарантирует людям свободу воли. А дьявол на нее посягает. Покойницу заставили прийти и открыть Германну роковую тайну карт именно те силы, которые претендуют на его душу.

«Предаваясь сомнамбулизму»

Тут самое время вспомнить «баронессу В***» из эпиграфа к пятой главе. Таинственную белую даму, которая посетила Сведенборга[534]. Образ шведской ведьмы слился в сознании публицистов со Старухой из «Пиковой дамы» и с гадалкой Кирхгоф, предсказавшей Пушкину смерть от «белого человека».

На каком языке написано имя баронессы? Если передать его латиницей, оно начнется на «V» или на «B»? Эти вопросы Пушкин оставил гадателям, намеренно запутывая их. Некоторое время читатели думали, будто одним из протографов пушкинского текста послужил немецкий роман Фридриха де Ламотт-Фуке «Пиковая дама. Сообщения из дома умалишенных в письмах», опубликованный в Берлине в 1826 году. В нем помешавшийся студент пишет из больницы письма умершему другу[535]. Кафкианский сюжет за сто лет до Ф. Кафки.

Однако еще в 70-х годах прошлого века разобрались, что автором романа был малоизвестный шведский писатель Клас Юхан Ливийн, выступивший под псевдонимом М. Гиарта, и что с пушкинским текстом его детище сходно лишь названием, фактом игры и тем, что герой попал в сумасшедший дом — Данвикен недалеко от Стокгольма[536], аналог Обуховской больницы.

Никакой сводящей с ума Старухи в книге нет. Зато она возникала в жизни Сведенборга. Тетя духовидца по материнской линии Брита очень напоминала героиню петербургской повести. Красавица в молодые годы, она удачно вышла замуж за богача капитана Альбрехта де Бема, который оставил ей громадное состояние. Ее особняк в столице занимал целый квартал, ныне он составляет одну из достопримечательностей города — дворец Русенадлера. Она вела великосветский образ жизни, на поклон к ней являлся весь двор. Знакомая картина, не правда ли? Баронессой Брита не была, но в немецких изданиях этот титул часто приписывают самому Сведенборгу.

Дожила тетушка до восьмидесяти пяти лет, заставляя своего пасынка, королевского библиотекаря Юхана Русенадлера, ждать наследства отца. Эта деталь напоминает судьбу Дмитрия Голицына. Скончалась Брита в 1757 году, но через три дня после похорон, устроенных, как и у графини Анны Федотовны, на широкую ногу, ее призрак посетил Сведенборга. Тот рассказывал, что Старуха явилась ему и поведала, будто сквозь веки наблюдала собственные похороны[537]. Вот и прищуренный глаз Пиковой дамы, якобы подмигнувший Германну.

К моменту встречи с призраком асессор Сведенборг уже несколько лет занимался тяжбами по запутанному делу о наследстве супруга тети Бриты и так сильно нервничал, что стал видеть духов. Возможно, Старуха все-таки повлияла на рассудок будущего мистика.

Сведенборг уверял, что летает во сне, посещает иные миры и беседует с ангелами. В России, как и во всей Европе, он был исключительно популярен, хотя его труды и находились под запретом. Их не издавали на русском языке, но образованные люди того времени читали Сведенборга по-французски и по-немецки, прикладывали большие усилия к публикации статей о нем и отрывков из него.

Большими почитателями Сведенборга были Ольга Павлищева, сестра поэта, и его отец Сергей Львович, горячо рекомендовавший дочери подобную литературу как душеспасительную. Под впечатлением оккультных книг госпожа Павлищева занялась спиритизмом, дважды пыталась вызвать дух брата, который однажды даже ответил ей стихами… «Находясь под влиянием галлюцинации, мать увидела, якобы, тень брата ночью, умолявшего ее» сжечь мемуары. «Случилось это при начале Восточной войны (Крымской. — О. Е.), когда многие были заражены идеями нового Крестового похода против неверных, страхом о кончине мира и ужасами разного рода, предаваясь сомнамбулизму, столоверчению, гаданиям в зеркалах»[538].

Душевное состояние общества говорит об истерии, похожей на ту, что описывала во время путешествия в Париж накануне революции княгиня Голицына. Впрочем, Ольга Сергеевна отказалась от столоверчения, узнав, что ее подруга-спиритка «занемогла от расстройства нервов и едва не сошла с ума».

В 1844 году на русском языке появился пересказ одной из историй Сведенборга, видимо, до того известный Пушкину по-французски. Это описание визита мертвой невесты. «Легкий шум, как бы от чьего-то прикосновения к стеклу, послышался за окном… и белый образ… медленно проник в комнату»[539]. Эта картинка похожа на пришествие графини к Германну тем, что призрак сначала заглядывает в окно, а потом оказывается перед хозяином комнаты. Кроме того, образ мертвой невесты для Пиковой дамы отнюдь не чужой, он указывал на Лизавету Ивановну как на ипостась Старухи.

Нет никаких оснований предполагать в эпиграфе к пятой главе произвольную игру мыслей. Пушкин всегда тщательно выбирал предваряющие текст фрагменты — записывал обрывки разговоров, кусочки писем, чужих острот, чтобы потом выбрать нужное[540]. Помещая отсылку к популярному духовидцу и сводя до пары строк действительно бытовавшую историю о его видении, поэт добивался правдоподобия. Эпиграфу должны были поверить. Что и происходит.

Сам отрывок поставлен перед рассказом об аналогичном событии — визите Старухи к Германну. Оба текста смотрят друг на друга, как два зеркала из святочных историй про гадания, образуя коридор отражений для путешествия призраков. Истории Сведенборга и героя «Пиковой дамы» настолько похожи, что впору поискать отличия. Разве что Швеция — не Россия. В остальном… и тот, и тот инженеры. И того, и другого призрачная гостья свела с ума…

Вот и обнаружилась разница — в форме сумасшествия. Шведский мистик посещал иные миры, летал во сне, видел ангелов. Его безумие можно назвать высоким. Даже поэтическим. А Германн, по воле автора, зациклился на одной неосуществившейся идее, потерял связь с реальностью, «не отвечает ни на какие вопросы и бормочет необыкновенно скоро…».

Бормочет. Отсылка еще к одному члену тайных обществ. Правда, не казненному, а сосланному — Михаилу Лунину:

Друг Марса, Вакха и Венеры,

Тут Лунин дерзко предлагал

Свои решительные меры

И вдохновенно бормотал.

До восстания бормочет «вдохновенно». После поражения «скоро» и в сумасшедшем доме. Лунин вышел из крепости, потеряв от сырости почти все зубы. Он шутил: «Остался один зуб, и тот на правительство».

«Смятенный ум»

Между Петропавловкой и сумасшедшим — «желтым» домом вновь поставлен знак равенства. Безумие в ней тяжелое, без просветов и уж точно без ангелов. В 1833 году, когда готовилась к печати «Пиковая дама», было написано стихотворение «Не дай мне Бог сойти с ума», навеянное печальной судьбой Константина Батюшкова, повредившегося в рассудке[541]. Поэт противопоставлял два состояния душевнобольного: его вольное житье и прозябание под замком. Разум тягостен. С ним герой «расстаться был бы рад».

Когда б оставили меня

На воле, как бы резво я

Пустился в темный лес!

Я пел бы в пламенном бреду,

Я забывался бы в чаду