была так занята оказанием помощи им, что не могла прочувствовать потребность в их помощи себе.

Почему она не кричала это слово во сне? Потому что надеялась. Если бы она крикнула, но никто бы не пришел, то все было бы кончено. Она бы ощутила свою полную беспомощность и почувствовала бы, что никогда в жизни никто даже не собирался ей помогать. Отсутствие крика защищало ее от понимания. Когда же она, наконец, закричала у меня в кабинете, она в полной мере ощутила леденящее душу чувство беспомощности и безнадежности. Таким образом, удержание крика позволяло ей бороться и надеяться. Кроме того, это позволяло прикрыть истинное чувство. Крик прорвался сквозь нереальный покров и помог пациентке встать на путь, ведущий к реальности.

Многие невротики настолько хорошо прикрыты, что никогда не кричат во сне. Иногда они едва могут вспомнить содержание сновидения, потому что чувства и их символы погребены глубоко в подсознании. Но все же невротик сам по себе — ходячий крик. Но кричим мы весьма замысловатыми способами. Раболепие и подобострастное послушание — это крик, требующий нежного отношения; неуемная болтливость— это крик, требующий постоянного внимания.

Как следует из вышесказанного, невроз — это не просто неверная социальная адаптация. Мы не можем судить о наличии илиотсутствии невроза только потому, как человек справляется со своей работой. Даже у прекрасно работающего человека могут быть ночные кошмары, красноречиво свидетельствующие о его неврозе. По этой причине для оценки степени выраженности невроза не имеют существенного значения специально разработанные для этой цели шкалы социальной адаптации — дело в том, что все эти шкалы приспособлены для оценки состояния испытуемого во время его дневной активности.

Глубина первичной боли, плотность защитных систем, близость первичного чувства к поверхности сознания — все это можно оценить и измерить в понятиях символики сновидений. Чем сильнее боль, тем более сложными, как правило, оказыва

ются символы. Кроме того, чем сильнее боль, тем больше борьбы во сне: ползание под заборами, рытье выходов из туннелей, карабканье по крутым склонам и т. д. Если чувство проявляется во сне: вопреки символам, то можно предположить, что психологическая зашита очень слабая, и пациент близок к восприятию своих истинных чувств. Такие случаи в первичной терапии считаются легкими; как правило, эти пациенты быстро становятся реальными, то есть, выздоравливают. С другой стороны, очень подозрительны у невротиков приятные сновидения. Например, сны, в которых пациент летает или испытывает ощущение полной свободы. Боль может таиться под приятным ощущением полета, свидетельствующего о большом душевном стеснении. Вместо того, чтобы представлять себя прикованным к скале Прометеем, что было бы более реальным и говорило бы о близости чувства к осознанию, невротик часто видит сны о свободе, что говорит о бреши, о расщеплении сознания, об отчуждении его от связанного по рукам и ногам «я». Человек, видящий во сне себя, разрывающим путы, намного ближе к осознанию и ощущению подлинного реального чувства.

Насколько точно символ соотносится с чувством? Давайте, для ответа на этот вопрос, рассмотрим несколько примеров. Если ребенок отказывается от своих детских потребностей и пытается действовать по–взрослому ради удовлетворения прихотей своих детей–родителей с их инфантильными потребностями, то такому ребенку может сниться армия обслуживающих его лакеев. Если ребенку приходится ежедневно слушать, как его родители ругаются из‑за счетов, если ему приходится зарабатывать себе деньги на мелкие расходы и работа занимает все его время, то такому ребенку может присниться, что он упал в обморок и «скорая помощь» увезла его в больницу, где о нем будут полностью заботиться. Видя этот сон, ребенок может даже не догадываться, что на самом деле он чувствует: «Остановитесь, дайте мне отдохнуть и успокойтесь». Психика ребенка пытается рассказать ему о его потребностях, пользуясь для этого своими особыми ментальными символами. Надо внимательно присматриваться к этим символам и тщательно их оценивать.

Символические сновидения (также как символические наркотические галлюцинации или любая другая форма символи

ческого поведения) длятся ровно столько времени, сколько пациент подсознательно страдает от первичной боли. Символические сновидения являются показателем не только степени выраженности невроза, но и степени эффективности психотерапевтического воздействия. Символику сновидений невозможно подделать, потому что пациенты не знают, что означают те или иные символы. Но даже если бы они и знали это, они все равно не смогли бы оценить сложность символа и соотнести его с выраженностью невроза. Если пациент утверждает, что стал лучше себя чувствовать, что ему стало легче работать, но при этом ему снятся символические сны, то это значит, что его состояние не настолько хорошо, как ему думается.

Чувства, заключенные в сновидении — суть самая реальная часть личности. Личность пытается отбросить эти чувства, как нечто чуждое, так как во сне они вставлены в весьма нереальный контекст. Очевидно, что в наши дни ни за кем не охотятся нацисты, и ни в кого не стреляют пушки, но страх, порождающий эти ночные кошмарные сновидения необходимо является абсолютно реальным. В противном случае, этого страха просто бы не было, и он не будил бы нас по ночам.

Именно реальный страх заставляет человека, видящего сон, надевать на свой ужас нацистский мундир, точно также как при параноидном синдроме вполне реальный страх заставляет больного увидеть в людях, стоящих на углу улицы группу злодеев, замышляющих заговор против него. Будучи неспособными испытывать реальные чувства, человек, видящий символический сон, и параноик должны проецировать свои страхи на что- либо очевидное. Параноидное наваждение и символическое сновидение в равной степени призваны дать рациональное объяснение (восстановить смысл) неизъяснимому чувству: «Причина моего страха заключается в том, что за мной охотятся нацисты».

Разница между параноидной галлюцинацией и невротическим сновидением заключается в том, что параноик живет в своей галлюцинации в состоянии бодрствования. Он верит в то, что его символы — это настоящая реальность. Невротик же знает, что его символы (нацисты) нереальны. Если в кабинет врача войдет больной и скажет: «Доктор, за мной гонятся нацис

ты», то стоит заподозрить у такого пациента серьезное психическое расстройство. Если же пациент добавляет: «во сне», то диагноз будет звучать иначе.

Многие невротики страдают по ночам от частых кошмарных сновидений. Мне представляется, что когда невротик ложится спать, у него, как мне представляется, снижаются барьеры психологической защиты и он время от времени становится на грань потери рассудка. Нет ничего удивительного, что многие невротики боятся ложиться спать. Правда, такие ночные кошмары ослабляют напряжение до такой степени, что в течение дня невротик легко сохраняет рассудок. Пациент с непомерно сильной первичной болью может оказаться неспособным ограничить время потери рассудка часами кошмарных ночных сновидений.

Давайте рассмотрим для примера один ночной кошмар, чтобы понять, что поведение во сне и поведение в период бодрствования являются продолжениями друг друга. «Вчера, когда мне казалось, что все идет хорошо, меня вызвал директор школы по поводу жалобы родителей одной из моих учениц. Хотя я и знала, что она неисправимая жалобщица, и что ее жалоба совершенно необоснованна, я все же сильно расстроилась. Я расстраивалась целый день и никак не могла стряхнуть с плеч это ощущение. Я не знала, в чем суть жалобы, но легла спать в страшном напряжении. Вот что мне приснилось: «Я еду на машине по узкой извилистой дороге. Внезапно в меня сбоку, когда я чувствовала себя в полной безопасности, врезалась другая машина. Я сумела справиться с управлением, но оказалась в узком туннеле с узкими крутыми поворотами. При каждом повороте я билась бортами о стены. Это был какой‑то туннель ужасов; я не могла избежать столкновений со стенами. Я взглянула в ветровое стекло и увидела женщину–полицейского на мотоцикле, поджидавшую меня у выезда из туннеля. Деваться мне было некуда. Она стояла и смотрела, как я царапаю борта о стенки. Я была просто в ужасе. Внезапно я проснулась, испытав громадное облегчение оттого, что выбралась из проклятого туннеля. Какое счастье сознавать, что все это неправда».