— Все же я думаю у нас с вами много общего, Кэтрин Дал. Во мне тоже была эта жажда таинственного, жажда быть поставленными в тупик, и жажда иметь предмет для обожания. И вот я влюбился в миллионершу, но эти миллионы, которые она должна была унаследовать, стали на моем пути. Они выбили меня из колеи, испугали. Я знал, что все будут думать, будто я женюсь на ней только из-за денег. Думаю, она и сама так считала, пока я не переубедил ее. Я полюбил ее еще до того, как узнал, кто она. На самом деле я думал, она что-то вроде вас.

— Как вы могли так думать? — спросила я, внутренне сжимаясь от его откровений.

— Да она и была как вы, Кэти, какое-то время. Но вот она получила эти миллионы в наследство и пустилась во все тяжкие, покупая все, что только могла пожелать. И очень скоро не осталось ничего такого, что можно было бы еще хотеть, за исключением ребенка. А ребенка-то как раз она и не могла иметь. Вы представить себе не можете, сколько времени мы с ней проводили у витрин детских магазинов, где продаются маленькие детские вещички, игрушки, мебель. Когда я женился на ней, я знал, что детей мы не сможем иметь, но мне казалось, меня это не волнует. Скоро меня это стало волновать, да еще как. Эти детские магазины притягивали меня, как магнит.

Мы шли по заросшей тропе, которая привела прямо к зеленой скамейке, стоявшей между двумя из четырех шатких старых столбов зеленого цвета, поддерживавших ржавую крышу. Мы сели на скамейку и сидели так, вдыхая холодный горный воздух, а наверху светила луна и то зажигались, то гасли звезды; гудели жуки, точь-в-точь как кровь у меня в жилах.

— Когда-то это была почтовая станция, где загружали и выгружали почту, Кэти. — Он снова закурил. — Теперь поезда здесь не ходят. Богатые люди, которые живут в этих местах, наконец-то получили положительный ответ на свою петицию протеста против железнодорожной компании и положили конец поездам, которые так неучтиво гудели по ночам, нарушая их покой. Мне очень нравились эти паровозные гудки в ночи. Но мне тогда было только двадцать семь, я был молодожен из Фоксворт Холла. Ночами я лежал в постели с женой, над головой у нас был лебедь, можете себе это представить? Она любила спать, положив голову мне на плечо, и всю ночь мы держались за руки. Она принимала снотворное, и поэтому спала крепко. Слишком крепко: она даже не слышала прекрасной музыки, которая играла наверху. Меня это озадачивало, а когда я сказал ей, она ответила, что это плод моего воображения. А потом эта музыка прекратилась, и я подумал, что наверное она была права, это было только мое воображение. Когда музыка прекратилась, мне стало ее недоставать. Мне очень хотелось услышать ее снова. Эта музыка придавала старому скучному дому некое очарование. Я засыпал и видел во сне прекрасную юную девушку, танцующую под эту музыку наверху. Я думал, мне снится моя жена, когда она была молодой. Она рассказывала мне, что часто родители отправляли ее на чердак в порядке наказания и держали там целый день, даже летом, когда температура там наверху доходила до ста и даже больше. Они и зимой ее туда посылали: она рассказывала, что там стоял ледяной холод и у нее пальцы синели. Она говорила, что лежала там скрюченная на полу возле окна и плакала, потому что ее наказывали за какие-то шалости, которые ее родители считали грехом.

— Вы когда-нибудь поднимались взглянуть на этот чердак?

— Нет. Мне хотелось, но двойные двери наверху лестницы всегда были на замке. Да и к тому же все чердаки похожи один на другой: достаточно увидеть один, и вы можете судить о всех остальных. — Он улыбнулся несколько плутовской улыбкой. — А сейчас, когда я столько вам поведал о себе, расскажите и вы о себе. Где вы родились? Где учились? Что вас побудило заняться балетом? И почему вы ни разу не были на балах, которые дают Фоксворты в рождественскую ночь?

Меня прошиб пот, хотя я и озябла.

— С какой стати мне вам что-то рассказывать? Только лишь потому, что вы немного рассказали о себе? Но ничего путного вы как раз и не сказали. Где вы родились? Почему вы пошли в адвокаты? Как вы познакомились со своей женой? Это было летом? Или зимой? В каком году? Знали ли вы, что она до этого была замужем, или она рассказала вам об этом только после свадьбы?

— Вы любопытная малышка, не так ли? Какая разница, где я родился? Моя жизнь не была такой захватывающей, как ваша. Я родился в забытом богом маленьком городишке Грингленн в Южной Каролине. Гражданская война положила конец благополучию моих предков, и мы медленно, но верно катились по наклонной плоскости, как и все друзья нашей семьи. Впрочем, это старая история, рассказанная уже сотню раз. Потом я женился на госпоже Фоксворт, и на юг опять вернулось благоденствие. Моя жена взялась за мой фамильный дом, фактически перестроила его и привела в порядок, истратив больше, чем если бы она купила новый. А чем занимался я все это время? Один из лучших выпускников Гарварда, гоняющий по свету со своей женой. Я мало чего достиг с моим-то образованием, я стал светским мотыльком. Я вел несколько дел в суде, и я помог вам решить ваши проблемы. И кстати говоря, вы так и не расплатились со мной — в том виде, как я ожидал.

— Я послала вам чек на двести долларов! — с жаром возразила я. — Если этого недостаточно, пожалуйста, не говорите мне об этом сейчас, у меня нет больше двухсот долларов.

— Я разве говорил о деньгах? У меня так много денег, что они для меня ничего не значат. В вашем случае я имел в виду совсем другую плату.

— Ну, не надо, не надо, Барт Уинслоу! Вы притащили меня за город. Вы что же, захотите теперь заниматься любовью на траве? Или это мечта всей вашей жизни — заниматься любовью с бывшей балериной? Я не раздаю такие призы и не плачу таким образом. Да и что в вас, собственно, такого привлекательного: просто карманная собачка на коленях у избалованной, испорченной богатой женщины, которая может купить все, что пожелает, в том числе молодого мужа! Просто удивительно, как это она до сих пор не вдела вам в нос кольцо, чтобы вы всегда были подле нее, сидели у ее ног с просящим видом!

И тут он с силой и резко схватил меня и прижался губами к моим губам с такой яростью, что мне стало больно. Я отбивалась кулаками, колотя его по рукам, пытаясь высвободить голову от него, но куда бы ни двигала я головой, вправо или влево, вверх или вниз, я не могла уйти от его поцелуя, настойчиво раздвигавшего мои губы языком. Тогда, осознав, что мне не вырваться из его стальных объятий, я, помимо своей воли, обвила его шею руками. Мои предательские пальцы погрузились в его густую темную шевелюру, и этот поцелуй, казалось, длился целую вечность, пока мы оба не задохнулись от охватившего нас жара, и тогда он отшвырнул меня от себя с такой злостью, что я едва не упала со скамейки.

— Ну что, маленькая мисс Маффет, теперь вы по-прежнему назовете меня карманной собачкой? Или вы теперь Красная Шапочка, повстречавшая Серого Волка?

— Отвезите меня домой!

— Я отвезу вас, но только после того, как получу нечто большее, чем вы только что мне дали.

Он сделал рывок вперед в попытке опять схватить меня, но я успела вскочить и уже бежала к его машине, чтобы забрать свою сумочку, где у меня лежали маникюрные ножницы, которыми я приготовилась его встретить.