Они купили светящуюся в темноте оранжевую краску, чтобы отвадить любого, кто будет шастать вокруг. Окунув кисточку в краску, Моргана остановилась и взглянула на Мотылька, в его подсвеченное фонариком гладко выбритое лицо.

— Просто написать «вход воспрещен» или как?

Мотылек строго посмотрел на нее — он лишь недавно снова начал доверять девушке. Подойдя, он окунул в краску свою кисть.

— Нет, этого недостаточно. Нужно что-то, что будет понятно любому — даже тем, кто не говорит по-английски. Некий символ.

— Крест? — пожала плечами Моргана. Ей хотелось побыстрее свалить отсюда — она слишком много помнила.

— Что-то вроде этого, — прошептал он и шагнул к свежей кладке.

Он нарисовал большой икс, копию того, что был у Морганы на запястье, снова окунул кисть в краску и обвел крест кругом. Потом провел линию посередине, словно поделив пирог на шесть долек, добавил линию справа, слева, еще одну внизу, в итоге получив нечто вроде универсального символа «Не входить», «Не прикасаться», «Держись подальше».

Моргана подняла кисть, словно намереваясь продолжить, но остановилась, держа ее щетиной к стене. Оранжевая капля медленно сползла вниз, и она проследила за ней.

— Как думаешь, где он? — спросила она тихо.

— Он вернется, — ответил Мотылек, хотя уверенности в его голосе не было.

— Просто закрашивай, — велел он, на этот раз более дружелюбным тоном, и Моргана повиновалась, работая осторожно и тщательно, как всегда, стараясь не выходить за пределы линий.

* * *

Всюду, куда ни кинешь взгляд, была вода. Сине-серый океан, туманный по краям, то лоснящийся, словно масло, то накатывающий темные валы двадцати, тридцати футов высотой. Они обрушивались на борт его лодки — если только это была лодка. Трудно было сказать наверняка, хотя скрипящая и лязгающая черная скорлупка, соленый запах ветра, колыхание и покачивание поверхности моря наводили на мысль о лодке.

Никс был единственным членом команды и капитаном заодно. Он не знал, куда направляется, — знал лишь то, что находится в лодке и что лодка плывет.

Казалось, прошли дни… или месяцы? Или годы? Иногда появлялось солнце и превращало все вокруг в сверкающую, драгоценную синеву. Он ничего не ел, а пил только дождевую воду, которая собиралась в крошечных выбоинах на палубе, отражая небо.

По ночам он смотрел на звезды, а они, сдавалось ему, смотрели на него. Каждый день, просыпаясь, он первым делом оглядывал линию горизонта, окружавшую его со всех сторон, надеясь отыскать землю.

* * *

Как закончить историю, у которой нет конца? В доме на краю леса, на юго-востоке Портленда, одна девушка ест оладушки вместе со своим братом. Она больше не бродит по ночам, и они не разговаривают о том, что произошло в туннелях, хотя изредка в эти ночи позднего лета ей слышится чей-то шепот, зовущий: «Моргана».

Другая девушка играет в «Эрудит» в компании с отцом, матерью и братом на освещенном светлячками крыльце на самой окраине Чикаго. Ей нравятся светлячки, хотя огоньки их напоминают ей о тех людях. Она знает: как только придет осень, она вернется, но пока все это может подождать.

На портлендских холмах отец с дочерью сидят на террасе, на дворе день: она в бикини, он в старых шортах карго. Они слушают музыку и потягивают чай со льдом. Дочь читает журнал и не говорит о том, что шевелится у нее под сердцем. А отец не спрашивает.

Человек, привыкший отзываться на имя Джеймс, ждет.

И где-то в море, не похожем ни на одно из тех, что он видел, в лодке без капитана и команды, на самом краю мира, юноша плывет на север, домой.