Я заснул лишь, когда дрозд начал издавать звонкие трели с верхушки сосны под моим окном, когда солнце раскинулось плотной завесой и отдыхало, набиралось сил, прежде чем ниспослать свои лучики вниз, в лес, и начать палить. Рассветало.

17.

Я увидел Катрине на празднике святого Улава. Она стояла в гурьбе взрослых парней, смеялась и танцевала то с одним, то с другим. Йо и я скромно стояли, прислонившись к низенькому забору, специально воздвигнутому вокруг деревянного настила для танцев, тоже специально сооруженного по случаю праздника на лужайке перед Домом культуры, и с любопытством рассматривали оркестр на возвышении — нечто вроде сцены, — танцующие пары, толпящуюся молодежь, разгуливающую и отдыхающую после очередного вальсирования публику.

Вечерело, однако было еще довольно светло. В воздухе чувствовалось дыхание угасающего зноя, отзвук жгучей дневной сухости, и терпкие запахи лета сливались с музыкой, с заученными движениями танцующих. Люди приходили и уходили, теснились кучками. Голоса — громче, тише, переходящие в шептанье. Сумеречное время настраивало на определенный лад.

В полночь зажгут огромный костер. Ритмичные скольжения в танце (и она теперь с одним парнем из Вестлиа, кружилась то изгибаясь, то раскачиваясь, такая маленькая… ей нужна, конечно, моя помощь, моя нежная защита, моя беззаветная преданность! «Смотри, она, — прошептал Йо. — Дьявол!» Он проследил направленность моего взгляда и теперь не спускал с меня глаз.), гипнотизирующие искрометания ударника на сцене, раздутое лицо саксофониста, сладкие аккорды гармоники, могущие вызвать гусиную кожу даже на самых крепких руках: танец в ночь на святого Улава. Мы жадными глазами следили за всем, боялись упустить нечто важное и интересное.

Но она меня не видела.

Мы стояли рядом, почти впритык и неотрывно взирали на танец, дивились прическам музыкантов и с наслаждением вдыхали аромат травяного покрова и свежевыструганного дерева. С испугом и с завистью рассматривали кучку парней на лужайке, образующих плотный заслон для трех-четырех избранниц (и она была среди них, моя прелестная, маленькая Катрине, моя благородная девушка-женщина, философ, в кругу этих грубых вульгарных крестьянских парней…). Оттуда, из этой спаянной монолитности, неслись крики и смех. И нам тоже очень хотелось туда, хотелось быть с ними, однако разница в возрасте казалась непреодолимой — всем им было лет по восемнадцать-девятнадцать. Но мы не скучали и не печалились. Висели буквально на заборе, хихикали и веселились на свой манер; наблюдали за парами что постарше, которые несмотря на все старания постоянно сбивались в такте, посмеивались и потешались над ними, вновь и вновь хихикали, полагая, что были под хмельком.

Йо появился у меня в избушке в полдень с двумя бутылками крепкого пива, украденного в отцовском подвале. На нем была хорошо выглаженная рубашка (та же самая что и в день похорон) в мелкую клетку, длинные брюки, а волосы с помощью воды были гладко прилизаны. Я не сомневался, что выпить ему хотелось для храбрости. Ведь он впервые увидит Катрине, не в фантазиях своих, а наяву! Кроме того, вообще не мешает «подкрепиться», если отважился участвовать в таком празднике!

Мы опорожнили две бутылки пива и тотчас почувствовали желанное легкое головокружение. Теперь нам было море по колено! В чрезвычайно приподнятом настроении, самоуверенные мы схватили велосипеды и покатили, покачиваясь и петляя, по дороге, стараясь держать фасон; но у Дома культуры наше целеустремленное движение было приостановлено толпой людей, заблаговременно пришедших на праздник. Мы поставили велосипеды и нашли себе укромное местечко у забора вблизи оркестра.

Собралось много людей, время шло. Сумерки как бы сгущались и уплотнялись, обволакивая нас, хотя было еще довольно светло. Голоса звучали громче и громче. Одни располагались на пригорке, расстилали на траве пледы и пиджаки с блестящей серебристой подкладкой; доставали термосы, маленькие плоские бутылки с крепкими напитками передавались по кругу. Другие толпились у танцевальной площадки. Из карманов торчали бутылочки. Смех со всех сторон. Вот объявили перерыв. Музыкальные инструменты заслуженно отдыхали, лежали поблескивая на сцене. Многие устремились в здание Дома культуры, где работал буфет. Я не заметил, как исчез Йо, потому что был занят наблюдением за ней. До начала перерыва она танцевала с одним местным парнем, теперь же они примкнули к группе друзей. Он полуобнимал ее. Мне же померещилось, будто его грубая рука лежала на ее обнаженном теле. Нахал какой, что позволяет себе!

Я стоял как неприкаянный, не смел двинуться с места. Может, она все же посмотрит на меня? Может, встретимся глазами? Получу ли я, наконец, долгожданное подтверждение? А что если потанцевать с ней? Глупец! Стоял и надеялся, что она подойдет и пригласит. Проклятая самонадеянность! Смешно! Кавалер же обязан приглашать даму… Но отважиться подойти к шумящей компании и пригласить девушку, которой уже за двадцать, а тебе всего лишь пятнадцать, на танец?.. Боже упаси! Это ведь не школа танцев, где все происходит в согласии с установленными заранее правилами вежливости и любезности. Нет, здесь царил вызов; любовное двоеборье под музыку, кружение и метание по деревянному полу, изготовленному из сосны и все еще пахнущему смолой; специальное сооружение по случаю праздника. Здесь была борьба. Здесь мужчина держал свою девушку за талию, и она, как бы защищая себя, клала руки то на плечи партнеру, то на грудь ему, то обвивала ими его шею. Создавалось расстояние, видимое и ложное, на самом деле — полная самоотдача.

Я размышлял вполне трезво, влияние алкоголя не ощущалось. Может его вообще и не было? Внушил себе, вообразил? Новая нейлоновая рубашка, которой я очень гордился, почему-то неприятно липла к телу. Хотелось уйти, но хотелось и смотреть, стать участником празднества. Я пришел сюда добровольно. Люди все прибывали и прибывали. Шум, гам. Волнение, возбуждение. Словно электрический заряд прошел по танцплощадке, скопившаяся человеческая энергия искала выхода. Я покрутил боязливо головой в поисках Йо, но вместо него разглядел в толпе молодых девчонок Герду. Она не видела меня, смотрела куда-то в сторону. А может просто не желала признать в этот праздничный вечер? Презирала? Считала неподходящей кандидатурой? Она стояла ко мне спиной, на ней была цветная блузка, белая расклешенная юбка, широкий вязаный пояс плотно стягивал талию; так одевалось большинство молодых девчонок, это было модно или, по крайней мере, было модой. Ее русые волосы свисали до плеч, и в потемках казались совсем черными. Подумал с тревогой, красилась ли она сегодня?.. В толпе девчонок захихикали, и я отвернулся.

Внезапно объявился Йо. Подошел, как всегда, с хитрющим выражением на лице:

— Я встретил тут одного знакомого. У него есть шнапс. Хочешь? Пойдем!

От него действительно пахло чем-то спиртным и сладким. Я согласился, но без особой охоты. Шел, словно на Голгофу.

— О’ кей.

Он указывал дорогу. Пришлось продираться сквозь человеческую массу, смеящуюся и галдящую. Немного поодаль, вокруг небольшой полянки росли березы. Здесь стояла скамейка. На скамье вплотную сидело несколько парней, и они явно скучали. Я видел их раньше, но по-настоящему не узнал никого. Волосы у всех были на один манер прилизаны и похоже было, что из воскресной одежды они давно выросли. Все были моего возраста и чувствовали себя, как и я, одинаково беспомощными и неприкаянными: