материального комфорта – при условии, что его не уравняет рост населения. Вне зависимости от того, будет ли мир на этом этапе капиталистическим или социалистическим, можно ожидать, что экономическая ситуация улучшится у всех классов. Но это подводит нас ко второму вопросу – вопросу распределения.

Если мы предполагаем наличие некоего главенствующего объединения, связанного с доминирующим государством (или союзом нескольких таких государств), вне всякого сомнения, очевидно, что это объединение обеспечит себя материальными благами и добьется довольства населения доминирующего государства, обеспечив рабочему классу последовательный рост доходов. Это происходит сегодня в Соединенных Штатах, как раньше происходило в Англии. Пока в стране наблюдается быстрый рост общего благосостояния, капиталистам не составляет труда глушить успешную социалистическую пропаганду с помощью своевременного финансового контроля. А население менее процветающих стран можно сдерживать с помощью системы контроля империалистического.

Но такая система, скорее всего, постепенно начнет тяготеть к демократии, иными словами, к социализму, поскольку социализм – это всего лишь экономическая демократия в обществе, которое во многих промышленных отраслях достигло стадии монополии. Здесь можно провести параллель с политическим развитием Англии. Англию объединил король – этот процесс был практически завершен Генрихом Седьмым после периода анархии, которой сопровождались Войны роз. Чтобы достигнуть единства, потребовалось применить королевскую власть, однако, когда оно было достигнуто, почти сразу же началось движение в сторону демократии, и после смуты семнадцатого века оказалось, что демократия вполне совместима с общественным порядком. В экономической сфере мы сейчас находимся как раз на переходном этапе между Войнами роз и Генрихом Седьмым. Как только будет достигнуто экономическое единство, каким бы деспотическим оно ни было, стремление к экономической демократии невероятно усилится, ведь ему больше не нужно будет бороться со страхом анархии. Меньшинства способны удерживать власть только при условии ощутимой поддержки в обществе, поскольку им должны быть преданы армии, флот и государственные служащие. Постоянно будут возникать ситуации, в которых обладатели экономической власти сочтут разумным пойти на уступки; для управления делами им придется поддерживать связь с представителями менее обеспеченных стран и классов, и этот процесс, вероятно, будет продолжаться до тех пор, пока не установится полностью демократический режим.

Поскольку мы приняли за данность установление центральной власти, контролирующей весь мир, демократия этой власти будет международной демократией, охватывающей не только белые расы, но также расы Азии и Африки. Азия в настоящее время развивается со столь необычайной скоростью, что вполне может стать достойным участником мирового правительства к тому времени, когда такое правительство станет реальностью. Африка – случай более сложный. Но даже в Африке французы (которые в этом отношении намного нас превосходят) добиваются замечательных результатов, и никто не может предсказать, что удастся совершить за следующую сотню лет. И потому я заключаю, что система всемирного социализма, которая предполагает экономическую справедливость для всех наций и классов, вполне может стать возможной спустя совсем немного времени после установления центральной власти. И если так, то естественное действие политических сил наверняка воплотит ее в жизнь.

Существуют, однако, и другие варианты развития событий, которые могут привести к сохранению кастовых различий. Везде, где белые и негры живут бок о бок, как в Южной Африке и южных штатах Америки, оказывается, что демократия для белых может сосуществовать с полурабскими условиями жизни цветного населения. Широко развернуться этой тенденции не позволяет то, что лейбористы противостоят распространению цветной иммиграции в большинство англоговорящих стран. И все же о такой возможности следует помнить. Я еще вернусь к этой теме чуть позже.

3

Каков самый вероятный путь развития семьи в следующие два столетия? Сказать наверняка невозможно, однако мы можем отметить некоторые силы, действие которых, если его не контролировать, способно привести к определенным результатам. Мне хотелось бы с самого начала заявить, что я веду речь не о том, чего желаю, а о том, чего ожидаю. Это очень разные вещи. В прошлом мир никогда не развивался так, как я того желал бы, и я не вижу никаких причин полагать, что в будущем это вдруг изменится.

У современных цивилизованных сообществ есть свойства, которые ведут к ослаблению института семьи, и главное из них – гуманное отношение к детям. Люди все яснее и яснее осознают, что дети не должны страдать из-за неудач или даже грехов своих родителей, если это можно предотвратить. В Библии судьбу сироты всегда описывали как очень печальную, и таковой она, без сомнения, и была; но сегодня сирота терпит немногим больше страданий, чем остальные дети. Тенденция со стороны государства и благотворительных организаций обеспечивать брошенным детям достаточно приемлемый уход будет усиливаться, и, как следствие, недобросовестные родители и опекуны будут все меньше и меньше заниматься своими собственными. Постепенно государственное финансирование ухода за беспризорными детьми увеличится настолько, что у всех необеспеченных граждан появится весьма мощный стимул передать своих детей государству; вполне возможно, что повторится ситуация с образованием и в итоге так начнут поступать практически все, чей доход недотягивает до определенной планки.

Такая перемена будет иметь весьма широкомасштабные последствия. В отсутствие родительской ответственности браку больше не будет придаваться такое значение, и постепенно его упразднят среди тех классов, которые будут отдавать детей государству. В цивилизованных странах рождаемость при таких условиях, вероятно, будет не слишком высокой, и государству придется установить матерям выплаты в размере, достаточном для производства того числа граждан, которое оно считает желательным. Все это не такая уж отдаленная перспектива; она легко может осуществиться в Англии еще до конца двадцатого столетия.

Если все это случится еще при капиталистической системе и международной анархии, последствия, скорее всего, будут ужасны. Во-первых, произойдет глубокий раскол между пролетарским классом, где практически не будет ни родителей, ни детей, и обеспеченными людьми, которые сохранят систему семейственности и принцип наследования имущества. При воспитании пролетариев государство будет прививать им, как янычарам в Турции старых времен, страстную и воинственную верность. Женщинам внушат, что их долг – рожать много детей, чтобы не только уменьшить размер государственных выплат на ребенка, но и увеличить число солдат для убийства населения других стран. В отсутствие родительской пропаганды, смягчающей эффект пропаганды государства, в детях смогут взрастить сколь угодно яростную ксенофобию, чтобы они, став взрослыми, слепо сражались за своих господ. У тех, чье мнение не понравится правительству, будут в наказание отбирать детей и передавать их под опеку государственных учреждений.

Таким образом, вполне возможно, что одновременное влияние патриотизма и гуманного отношения к детям шаг за шагом приведет нас к созданию общества, фундаментально разделенного на две разные касты: высшая сохранит верность браку и семье, а низшая будет верна лишь