Обретя свободу, Пальма почти ничего не рассказывала, больше молчала и слушала. Все происходило слишком быстро. Ей было шестьдесят восемь лет, свет, шум, волнение, вопросы утомили ее. Нужно было запомнить столько имен, столько фамилий!

Пальма путалась, забывала, принимала внучку за дочь, как будто время замедлило ход и Клотильда не изменилась.

Но стала похожа на нее.

А той было все равно. В ее душе поселился покой.

– Он… ушел, – сказала Пальма.

«Это она о Кассаню?»

Нет, не о старике. Взгляд ее матери был прикован к маяку, от которого уходил «Арион». За штурвалом угадывалась фигура Наталя Анжели.

– Он… ушел, – повторила Пальма.

Впервые за последние дни она произнесла почти монолог:

– Я много… думала о нем… Мне… было… сорок… когда я попала… в темную комнату… Я была… красивой женщиной… В доме висело зеркало… я заставила себя забыть… Наталя… и больше всего боялась… что он снова… меня увидит… Время жестоко… и несправедливо… к женщинам… Мужчина… пятидесяти пяти лет… не может… любить… семидесятилетнюю… женщину…

Клотильда промолчала.

Сказать было нечего.

Она смотрела и не могла насмотреться на чудесную, самую любимую на свете панораму: Крест австрияков на вершине Капу ди а Вета, цитадель Кальви, «Эпрокт», пляжи де л'Альга и Ошелучча, развалины комплекса «Скала и Море», маяк де ла Ревеллата.

– Смотри, мама, – позвала Валентина, оторвавшись наконец от мобильника.

– Куда?

– В море, сразу за маяком.

Клотильда ничего не увидела.

– На траверзе «Ариона». Четыре черные точки.

Клотильда и Пальма прищурились, вглядываясь.

– Это они, мама! Орофин, Идриль, Галдор и Татиэ. Твои дельфины!

Клотильда изумилась, не понимая, откуда дочери известны эти имена, но тут же сообразила: дневник! Девочка прочла его в «фуэго».

– Я почти уверена, мама! Ничего удивительного, они узнали «Арион».

Могла ли Валу, всегда такая серьезная и рассудительная, нафантазировать подобное?

– Дельфины живут больше пятидесяти лет, – горячилась Валентина, – и у них потрясающая память. Вспомни, мама, что говорили в одном фильме: «Такой длинной любовной памяти нет ни у одного млекопитающего. Они способны узнавать партнеров по голосу через двадцать лет после разлуки».

Как Клотильда ни старалась, не заметила ни одного плавника.

– Ты опоздала, – упрекнула ее Валу. – Они ушли.

Неужели девочка научилась блефовать, прочитав дневник? Валу продолжила, глядя на скалы, нависающие над пляжем Ошелучча, и изображая полную невозмутимость:

– Что теперь будет с развалинами «Скалы и Моря»?

– Не знаю, детка, наверное, останутся тут навсегда.

– Жалко…

– Почему?

Валентина повернула голову к склепу и начала читать имена своих предков, которых триста лет хоронили на острове.

– Жалко, что моя фамилия не Идрисси.

Долгую паузу нарушила Пальма:

– Что… бы… ты… стала… делать… с этой… фамилией?

Валентина взглянула на бабушку, как будто пыталась разглядеть в ней соблазнительную красавицу, описанную в дневнике.

– Ты была архитектором, бабуля?

– Да…

Клотильда повторила вопрос матери:

– Что бы ты делала, Валу, если бы носила фамилию Идрисси?

Валентина еще раз посмотрела на склеп, на море, перевела взгляд на останки комплекса «Скала и Море» и сказала:

– Не дала бы всему этому разрушиться!

Двадцать семь лет спустя

68

– Бабуля, можно поиграть в бассейне?

Она кивнула: «Конечно, милые!» – и подмигнула внукам. Они никогда не спрашивали разрешения у матери. Она всегда и на все говорит «нет».

Слишком холодно, слишком жарко, слишком мокро, слишком опасно.

Их мать – зануда. Самую малость.

– Спасибо, ба!

Феликс и Инес подпрыгнули, обхватили колени руками и плюхнулись в воду. Клотильда перевела взгляд на пляж де л'Альга и мыс Ревеллата. Бассейн нависал над полуостровом. «Турсиопс», дельфиний заповедник, открылся 15 лет назад. Основное здание, администрация, музей, лаборатории и лекционные залы построили из корсиканской сосны, по оригинальному проекту Пальмы. Чудо слияния с естественной средой – самообеспечение энергией благодаря солнцу, ветру и морю – плюс педагогический успех. Фундамент комплекса «Скала и Море» разобрали, а камни Брандо[189] пошли на обустройство дороги и лестниц, ведущих к бассейну и смотровой площадке над дельфиньей бухтой.

– А ты будешь купаться, бабуля?

– Оставьте вашу бабушку в покое! – крикнула детям Валентина и вернулась к колонкам цифр на экране ноутбука.

Клотильда колебалась. Она плавала практически весь год, часто с дельфинами Сирданом и Эолом[190] или морской свиньей по имени Диор Аранель[191], которого спасли из сетей сантурийских[192] рыбаков, а летом – с Феликсом и Инес. Нужно использовать последнюю возможность, ведь через два дня она останется одна, Валентина с детьми вернутся в Париж, в квартиру в модном районе Берси-Виляж с видом на просторный офис главы семейства. Был конец августа, туристов приезжало меньше, но в коридорах «Турсиопса» не смолкал детский смех. С первых чисел сентября в заповедник регулярно приходили корсиканские школьники. Сама Клотильда не покидала остров с тех пор, как вышла на пенсию.

Она посмотрела на табло над бассейном – время, температура воды, прогноз погоды, – задержалась взглядом на мемориальной деревянной доске, установленной в честь архитектора. Фамилию ее матери обрамляли два цветка шиповника. Именно такой рос вокруг парка и с апреля по июль цвел всеми оттенками розового и сиреневого.

После освобождения Пальма жила одна в темной квартирке в Верноне и почти не выходила из дома. Клотильда боялась, что как только закончится строительство, мать окончательно потеряет желание жить, поэтому звонила каждый день.

Однажды вечером, заехав после работы, она обнаружила Пальму мертвой. Она лежала на кровати и выглядела спящей, спокойной и умиротворенной. Врач сказал, что это случилось несколько часов назад. Клотильда испытала странную смесь печали и облегчения.