Растянувшиеся в двух шеренгах бегемоты послушно расступились. (Таких морфезоонов у них было всего четырнадцать, эстлос Бербелек не смог взять побольше из южных гарнизонов — кроме того, один пал, ну а второй теперь еще и сбежал). Кавалерия выскочила из-за линии горбатых чудовищ, галопом преодолела склон коленицкого взгорья, перескочила брошенные шанцы и уже сидела на спинах группы Ашавиллы. Огонь пыресидр со стен перенесся на всадников, но большинство пуль пошло за молоком, и атака не утратила темпа, не сменила направления (не имела права) и добралась до открывающихся городских ворот еще до того, как те стали затворяться за людьми степного ареса.

Бегемоты тоже не бездельничали: пропустив лошадей, они не отступили, но — труба пела: Вперед! Вперед! Вперед! — но достойной рысцой направились вслед за ними; а за бегемотами — пехота, поднятая в наступление из нижних окопов. Штурм поднимался ввысь по коленицкому холму утроенной океаносской волной, каждая очередная шла медленнее, но она была полноводнее предыдущей. Аурелия наблюдала за всем этим, невольно прикусывая губу и сжимая кулаки, опершись о насыпь, окружавшую холмик с севера. Собравшиеся здесь офицеры и курьеры перекрикивались по-вистульски, московски, гэльски и гречески, хрипло смеялись. Над воротником кожаной куртки лунянки выстреливали отдельные искры. Один только стратегос молча и неподвижно застыл возле массивного оптикума.

Но вот он поднял руку во второй раз.

— Пошел!

Аурелия успела заткнуть уши. Пение трубы плыло над полем битвы. Ожидавшие этого сигнала штурмовые отряды — с лестницами, веревками, крюками — появились из окопов и со всех сторон направились к стенам Колесницы. Даже Аурелия, уже привыкшая к морфе Бербелека, была поражена сыгранностью солдат в маневре. До крепостного рва они добежали практически одновременно.

Огонь из кераунетов и пыресидер от дальних окопов усилился, чтобы дать прикрытие штурмующим; защитники ответили со стен столь же усиленным обстрелом. Но даже сквозь эту канонаду, сквозь пение трубы и крики солдат без труда пробивались рыки бегемотов. Осадные чудища, под ногами которых сотрясалась земля, добрались до крепостного рва; тут одно из них пало, скатившись в болотистую яму. Остальные бегемоты передвигались вперед величественным карьером, несмотря на разорванные бока и морды, с которых содрало кожу до голой кости, несмотря на потоки черной крови, отмечавшей каждый их шаг, несмотря на непрерывный обстрел, отрывавший от зверей парящие в утренней прохладе куски темного мяса. Погонщики бегемотов сжимались у них на шеях за железными щитами, управляя цепной упряжью крюками сложной узды.

Понятное дело, кавалерия не годилась для захвата города и уличных боев, она лишь должна была подскочить вовремя и закрепить ворота за собой. С прибытием первого бегемота всадники отступили по насыпи и помчались по безопасной тропе между окопов. Обстреливаемая в спины кавалерия, при отходе потеряла нескольких людей и животных.

Тем временем, бегемот разбивал ворота в щепки. Ему на спину вылили горящее масло. Затоптав останки металлических преград, чудовище помчалось вглубь города, утаскивая за собой знамя огня и дыма, исчезая с глаз атакующих.

Но подходили очередные чудища, а за ними — тяжелая пехота с жарлачами, секатовницами и морфеозонами волками-людоедами на цепях, с парой армейских аресов в рядах. По их штандартам с башен открыли еще более плотный огонь, но, благодаря этим высоко поднятым знаменам, атакующие продвигались быстро и уверенно, вливаясь в ворота широким потоком.

Ббабахххх! — все стоящие на холме вздрогнули. Это в очередной раз отозвалась построенная за ночь в ближайшей роще катапульта; громадная, топорная макина из древесины и веревок, которую заряжали и спускали всего несколько раз за час. Она метала в сторону Колениц приготовленные Антидектесом Александрийцем пыросовые микстуры в громадных бочках, которые в полете над городом разваливались и проливали на крыши и улицы вонючий ливень. Один раз в три попытки эта гадость загоралась, и вот тогда на Коленицу с неба стекал истинный ад. Уже горела десятая часть города; ничего, загорится больше.

Аурелия ожидала фонтана огня — но на сей раз напрасно. Ах, вот если бы лунные меканики могли взяться тут за дело, если бы здесь был хотя бы один триплет гиппырои…! Она подумала о рядах катапульт, оборудованных перпетуа мобиле из светлой ураноизы, самостоятельно заряжающихся каждую минуту; о сбрасываемых с неба на врагов пыровниках, после удара которых остаются только черные кратеры и горячее стекло; о реде Всадников Огня, которые в мгновение сравняли бы этот город с землей…

— Сдадутся! Сдаются! — кипятился за ее спиной капитан Полянский. Эстлос Людевиг Полянский был прислан сюда королем Вистулии, чтобы «надзирать за начинаниями стратегоса Бербелека-из-Осторога и быть опекой над поверенной стратегосу армией». На самом деле, ни за чем он не надзирал и ни для кого не был опекуном: с первой же встречи с Бербелеком он таскался за ним словно жаждающий восхищения песик. — Вы видите, что там, собственно, происходит? Мы вошли? Они вывесили белый флаг? — Он хаотически переходил с вис тульского на греческий, так что Аурелия понимала только каждое второе его восклицание.

Стратегос оторвал глаз от окуляра, выпрямился, потянулся.

— Отступление, — сказал он по-гречески, принимая во внимание присутствие здесь Олафа Запятнанного и Хасера Обола, измаэлита. — Отозвать отряды от стен. Отвести бегемотов. Пехота остается на воротах, страхуем подходы и южную стену. Огонь на четвертую и пятую башни. Отдых, разобраться с ранеными, рапорт; офицеры ко мне в полдень.

— Но ведь… — возмутился эстлос Полянский.

— Думаешь, что у Крыпера не готова вторая линия обороны внутри крепостных стен? Думаю, что хоть столечки ума он Солнышка унаследовал. Всякий день, всякий час — для него это шанс для получения подмоги. Наши уже остановились, он устоял, теперь возвращается отраженная волна. Гляди, уже топчутся друг по другу. Стремительность утрачена. Мне нужен рапорт, как с земли выглядят эти внутренние укрепления. Вестового ко мне, немедленно, как только увидите «Тучелома». Порте, кахва.

— Уже подаю, господин.

Все спустились к палаткам. Шатер стратег оса не был ни самым большим, и располагался он не посредине; на самом деле он стоял на самых тылах обоза. Все шлепали по грязи; каждую ночь лили обильные дожди (что весьма способствовало защитникам, так что, возможно, это была и их работа). Перед тем, как войти в палатку Бербелека, все очищали сапоги от комьев глины и растоптанной трав, для этой цели в землю вкопали дощечки с острыми краями. Аурелия единственная ходила босиком.

Для семерых человек палатка была явно мала; всем сразу же пришлось сесть. Один только старый Порте остался на ногах, хлопоча у печурки. Входной клапан оставили открытым. У входа стоял высокий хоррорный в полном угольном доспехе, с секатовницей на плече.

К сожалению, это был всего один из всего лишь десятка солдат Хоррора, находящихся сейчас в распоряжении Иеронима Бербелека.

Хасер Обол, тысяч ник Византийского Хоррора, повел глазами за взглядом Аурелии.