Он прикоснулся губами к ее волосам.

— Шеба, ты мне очень нравишься. Думаю, что я даже тебя люблю. Но жениться на тебе я не могу. У меня тоже есть гордость, а ты все время пытаешься ее растоптать.

Она напряглась и отстранилась, глядя на Брэйди огненным взором, и брезгливо, словно перед ней был таракан, отдернула руки.

— Никто не просит тебя жениться.

Брэйди был плохим оратором, но сейчас он изо всех сил старался найти подходящие слова, чтобы сказать Шебе то, что так давно его мучило.

— Я очень хочу жениться на тебе. Но мне тяжело связать жизнь с женщиной, которая всегда хочет положить меня на лопатки.

— Что ты болтаешь? Ты сам все время кладешь меня на лопатки!

— Может быть, но я не думаю об этом, а ты думаешь. Это большая разница. Ты считаешь, что ты лучше всех. Полагаешь, что ты само совершенство.

— Я никогда этого не говорила.

— Тогда скажи, что у тебя не так?

— Я не могу выступать, как прежде.

— Это не то, о чем я говорю. Я думаю о том, что у тебя не так внутри. У всех в душе бывают неполадки.

— У меня внутри все в порядке, и я не понимаю, о чем ты говоришь.

Брэйди грустно покачал головой.

— Я знаю, что ты не понимаешь, детка. И пока не поймешь, наше с тобой дело безнадежно.

Отпустив Шебу, Брэйди собрался уходить. Но не успел он сделать и шага, как женщина разразилась криком:

— Ты вообще ничего не понимаешь! Я жестко себя веду, но это не значит, что я плохой человек! Черт возьми, я хороший человек!

— И вообще ты сноб, — спокойно произнес Брэйди, обернувшись. — Никогда не думаешь о чувствах других. Тебя волнует только твой собственный пуп. Ты все время обижаешь людей и одержима прошлым. Ты самая упрямая из всех, кого я знаю.

Мгновение Шеба стояла неподвижно, но затем ее прорвало.

— Ты лжешь! Я хорошая! Хорошая!

От этого яростного крика по спине Брэйди пробежал холодок.

— Повторяй это почаще, детка, может быть, тогда и сама поверишь.

Брэйди понимал, что она ответит на вызов, и ухитрился захлопнуть дверь раньше, чем об нее с грохотом разбилась брошенная Шебой тарелка.

Бродя вечером по площадке, Дейзи поймала себя на мысли, что не прочь была бы продолжить выступать с Алексом. Во всяком случае, хоть какое-то занятие. Когда он объявил, что ей больше не надо выходить на арену, Дейзи не испытала ни разочарования, ни обиды — ей было абсолютно все равно. Та боль, которую она чувствовала последние полтора месяца, была куда сильнее боли от удара кнутом.

Из шапито хлынула толпа. Усталые дети жались к юбкам матерей, отцы несли на руках малышей с вымазанными конфетами рожицами. Не так давно при виде таких сцен на глаза Дейзи наворачивались слезы умиления — она представляла себе, как Алекс несет их будущего ребенка. Но теперь глаза ее были сухи — она потеряла способность плакать.

В эту ночь цирк не переезжал, рабочих отпустили, и они разбрелись кто куда в поисках выпивки и развлечений. На площадке было тихо и безлюдно. Пока Алекс обихаживал Мишу, Дейзи, надев один из старых свитеров мужа, отправилась в слоновник, к Картофелине. Опустившись на колени, она устроилась между ногами слоненка, который осторожно обнял ее хоботом.

Дейзи поплотнее закуталась в свитер. Мягкая шерсть хранила неповторимый запах мужа — смесь ароматов мыла, солнца и кожи. Она никогда не забудет этот запах. Неужели она лишится всего, что любила когда-то?

Донесся звук неторопливых шагов. Слоненок переступил задними ногами. Перед глазами Дейзи возникла пара сапог, которые невозможно было спутать ни с какими другими.

Алекс присел рядом на корточки, положив руки на бедра. Муж выглядел таким измотанным, что Дейзи на мгновение стало его жалко.

— Прошу тебя, пойдем отсюда, — прошептал он. — Ты так мне нужна.

Дейзи прислонилась щекой к шершавой ноге Картофелины.

— Я хочу побыть здесь еще немного.

Алекс ссутулился, задумчиво поковырял пальцем в земле.

— У меня… большой дом. Там есть комната для гостей — окна выходят на юг в старый сад.

— Что-то сегодня холодно, — едва слышно выдохнула Дейзи. — Осень…

— Я думаю, там можно устроить детскую. Это очень красивая комната, с громадным окном — мы поставим там вращающееся кресло.

— Мне всегда нравилась осень…

Животные шевелились и всхрапывали во сне. Слоненок обвил хоботом плечи Алекса.

— Ты никогда не простишь меня, да? — В тихом голосе Маркова явственно звучала горечь.

Она не ответила.

— Я люблю тебя, Дейзи, люблю до боли.

Дейзи чувствовала, как он страдает, и хотя было ясно, что это страдание вызвано лишь чувством вины, она сама испытала в последнее время такую душевную боль, что не хотела переносить ее на человека, который, несмотря ни на что, все еще так много для нее значил.

— Ты же не знаешь, что такое любовь, Алекс, — произнесла она со всей нежностью, на какую была способна.

— Может быть, раньше так оно и было, но не теперь, — горячо возразил он.

То ли уютное тепло, исходящее от Картофелины, то ли боль, которую испытывал Алекс, сделали свое дело, но Дейзи вдруг почувствовала, что ледяной барьер, который она воздвигла между собой и мужем, стал таять. Она лгала себе и ему, что не любит его больше. Нет, несмотря ни на что, ее любовь к Алексу осталась жива. Он навеки будет властелином ее сердца. Но вместе с этим пришло и отрезвление. Если она еще раз позволит себе пасть жертвой любви, то это приведет ее к гибели, а ведь ей надо думать о ребенке.

— Разве ты не понимаешь, что это не любовь, а чувство вины?

— Это неправда.

— Ты гордый человек. Ты нанес удар своей чести, и теперь пытаешься искупить вину. Я прекрасно это понимаю и не позволю уговорить себя словами, которые в действительности ничего для тебя не значат. Мой ребенок для меня важнее всего на свете.

— Он так же важен и для меня.

Дейзи отшатнулась от мужа.

— Пожалуйста, не говори больше таких слов.

— Я бы доказал тебе свою любовь, если бы знал, как это сделать.

— Отпусти меня. Я понимаю, что это уязвит твою гордость, и прошу за это прощения, но жить вместе так, как мы живем, очень трудно.

Алекс молчал. Дейзи прикрыла глаза и постаралась укрыться за барьером, но он уже не был столь надежным.

— Пожалуйста, Алекс, — прошептала она, — отпусти меня.

— Ты действительно этого хочешь? — чуть слышно спросил он.

Дейзи утвердительно кивнула.

Она никогда не думала, что увидит Алекса признавшим свое поражение, но в эту секунду в его глазах погас огонь былой неукротимости.