— Я не знал, кто это, мадам, — тихо произнес он. — На мгновение я испугался, что меня обнаружили.

Элинор встала рядом с жаровней, протянув озябшие руки к огню. Обрывки бумаги ярко вспыхивали и почти сразу же съеживались в серые призраки самих себя. Холдсворт потыкал костер палкой, и призраки рассыпались в прах. Он бросил еще пригоршню листов на угли.

— Что доктор Карбери? — спросил он.

— Крепко спит.

— Его здоровье улучшилось?

— Между нами говоря, нет. Боюсь, доктор Милтон не питает надежд на этот счет.

— Весьма прискорбно. Я надеюсь, мой дневной визит не…

— Нет, не стоит беспокоиться. Никакие ваши слова или поступки не способны ухудшить положение.

Джон промолчал. Элинор наблюдала, как он кормит пламя. Груда бумаги постепенно таяла.

— Я кое-что должна вам рассказать о привидении, — сказала она. — Но сперва… все прошло хорошо?

— Проще некуда. Мистер Уичкот отправился ужинать к миссис Фиар. Никто меня не видел. Я нашел саквояж там, где сказал мальчик, и ушел, завернув его в плащ. Да, пока не забыл, вот, возьмите, — он достал связку ключей и протянул ей. — Вас не затруднит вернуть их на место?

Она покачала головой.

— Что вы нашли?

— Книгу, нечто вроде клубного реестра, в котором указаны настоящие имена членов клуба в соответствии с их апостольскими noms de guerre[40]. И еще две или три книги, дневники или протоколы, полагаю, в которых записаны деяния клуба и его членов. В минувшие годы каждый президент, каждый Иисус Христос заполнял как протоколы, так и реестр. Одно не имеет ценности без другого. Но в совокупности они дают вполне четкую картину, кто что делал и с кем. Также я нашел черновики писем, которые мистер Уичкот намеревался послать ряду бывших членов клуба. Письма сформулированы очень осторожно, но их смысл совершенно ясен: он просит о дружеских услугах и, быть может, небольших ссудах, а в ответ обещает, что безрассудные поступки их юности никогда не смутят их покой.

— Снова призраки, — произнесла Элинор. — Похоже, мы постоянно их производим. Мы — фабрики призраков.

— Эти призраки скоро утратят свою власть.

— Вы прочли бумаги, сэр? — Она отошла от жаровни и тем самым встала ближе к нему. — Несомненно, у вас не было времени?

— Я видел достаточно. Зашел в комнаты мистера Олдершоу, дабы убедиться, что взял правильный саквояж, и пролистал его содержимое. Это отвратительно.

Холдсворт уже вырвал страницы из книг, чтобы легче их сжечь. Элинор присела на корточки и взяла пригоршню разрозненных листков. Она услышала, как Джон резко вдохнул, но промолчал и не попытался ее остановить. Элинор приблизила пару-тройку листков к огню. Слова танцевали перед ней в изменчивом оранжевом свете.

— Боже праведный! Мистер Уичкот пишет Розингтонскому декану! Он обедал у нас в прошлом семестре, такой приятный мужчина, мы с ним пили чай после обеда. И лорду…

— Прошу вас, бросьте записи в огонь, мадам.

Элинор швырнула бумаги на жаровню и выхватила наугад еще один листок.

— Вам не следует тревожить себя этой грязью, — произнес Холдсворт. — Это неприлично. И даже хуже того.

— Пусть я всего лишь женщина, сэр, но меня не так просто шокировать. — Она не поднимала глаз. — Это всего лишь свидетельство человеческой глупости, и в нем нет ничего из ряда вон выходящего. Женщины тоже глупые создания.

Джон не ответил. Только наклонился и швырнул бумаги в огонь.

— Кто такая эта Риченда? — спросила Элинор.

— По-видимому, у Мортона Фростуика, сотрапезника начальства из Иерусалима, который был президентом клуба лет двадцать или тридцать назад, служила девушка с таким именем. Пожалуйста, оставьте бумаги в покое.

— О боже, — воскликнула Элинор.

Слишком поздно. Она перевернула листок и нашла на обратной стороне набросок: портрет девушки с правильными, приятными чертами лица, которая с кокетливой, манящей улыбкой глядела через плечо на художника. Она накручивала локон на пальчик. Внизу стояло единственное слово: «Риченда».

— Но она… она так похожа…

— Да, — Джон протянул руку за листком. — Вам, должно быть, становится жарко, мадам… позвольте мне бросить это в огонь.

По ту сторону жаровни языки пламени превратили мистера Холдсворта в незнакомца: наполовину темный силуэт, наполовину огонь, воплощенная тайна. «Риченда». Лицо и имя девушки слились в ее сознании с некими слухами о Мортоне Фростуике, которые вынудили его поспешно покинуть Иерусалим более двадцати лет назад. Она вспомнила, что в колледже до сих пор есть человек, которого слухи (и доктор Карбери) связывают с его именем. Как показала карьера Соресби, нищему и одинокому сайзару нелегко покрыть издержки университетского образования, а в те дни, вероятно, это было еще тяжелее.

— Знакомое лицо, — протянула Элинор, изучая набросок. — Смотрите… разве вы не замечаете сходства?

— Отдайте его мне, мадам.

— Сейчас отдам. Это могла быть сестра или дочь мистера Ричардсона. Но я знаю, что у него нет ни сестры, ни дочери, поскольку он мне говорил как-то раз, что является единственным ребенком своих родителей, и, разумеется, не женат. Возможно ли, что это никакая не служанка, и вообще не девушка, а…

— Да, — произнес Холдсворт. — Пожалуйста, отдайте мне бумагу.

— Но, видите ли, это все объясняет.

— Что объясняет?

— О!.. многое. Например, из недавнего, почему мистер Ричардсон столь любезно позволил мистеру Уичкоту укрыться в колледже.

Холдсворт вынул из саквояжа очередную пригоршню бумаг.

— Это грязное дело, как ни посмотри. Я не стану усугублять положение.

Элинор наблюдала, как он скармливает пламени последние листки. Затем взглянула на набросок. Он может пригодиться ей в ближайшем будущем для торговли с мистером Ричардсоном, ведь у него нет причин оказывать ей услуги. Возможно, это поможет уравновесить чаши весов.

Холдсворт отвернулся, чтобы выбросить последние бумаги в огонь. Элинор показалось, что он упрекнул ее и даже отверг, хотя, господь видит, она ему ничего не предлагала. Джон достал карманный нож и принялся кромсать мягкую кожу саквояжа на мелкие кусочки.

— Я не знаю, что мне делать, — тихо сказала Элинор.

Она стояла, опустив голову, с портретом Риченды в руке, и пыталась не думать о будущем. Разве настоящего не достаточно?

Холдсворт отложил нож и испорченную сумку. Подошел к Элинор, почти бесшумно. Для крупного мужчины он двигался тихо. Она не знала, что собирается делать. Не знала и чего хочет.

Огонь умирал. Воздух наливался прохладой с наступлением ночи. Элинор дрожала, хотя и не знала, от холода, от страха, от желания или от смеси всего этого.