— И наконец, — продолжала ведущая, — мы переходим к самой знаменитой достопримечательности: мозаичному лабиринту из одиннадцати кругов. Центральный камень утерян еще в древности, но остальной узор полностью сохранился. Для средневекового христианина лабиринт предоставлял возможность совершить духовное странствие, заменяющее действительное паломничество в Иерусалим. Поэтому лабиринты, выложенные на полу, — в отличие от стенных росписей и мозаик — часто известны под названием «chemin de Jérusalem» — то есть дорога, или тропа, иерусалимская. Паломники проходили маршрут к центру, часто по многу раз, что символизировало растущее постижение Господа. Кающиеся зачастую совершали это путешествие на коленях, так что на него мог уйти не один день.

Элис протолкалась вперед. Только сейчас, почувствовав, как замирает сердце, она поняла, что до сих пор бессознательно оттягивала эту минуту.

«Вот она и настала».

Элис вздохнула. Симметрия была нарушена рядами скамей, расставленных лицом к алтарю по сторонам нефа для вечерней службы. Но ни скамьи, ни заранее известные размеры мозаики не уменьшили впечатления. Огромный лабиринт несомненно был самой потрясающей деталью собора.

Элис медленно шла за цепочкой туристов, протянувшихся по сужающимся кругам, словно в детской игре «змейка». Наконец она достигла центрального круга.

И не почувствовала ничего. Ни трепета, ни мгновенного просветления или преображения. Ровным счетом ничего. Она присела на корточки, коснулась земли. Гладкий и холодный камень ничего не говорил ей.

Элис сухо усмехнулась.

«А ты чего ждала?»

Ей даже не пришлось доставать из рюкзачка свой набросок пещерного лабиринта. Она и так знала: для нее здесь ничего нет. Не привлекая внимания, Элис отделилась от группы и выбралась наружу.

После яростного зноя Миди приятно было погулять под мягким северным солнцем, и Элис несколько часов бродила по историческому центру города. Не признаваясь самой себе, она высматривала тот угол, на котором сфотографировались когда-то Грейс и Одрик Бальярд. Его то ли не было вообще, то ли он оказался за пределами туристской карты. Улицы большей частью назывались по занятию ремесленников, селившихся здесь прежде: часовщиков, дубильщиков, конюхов и переплетчиков — последнее название напоминало, что в XII–XIII веках Шартр был важным центром бумажной и книжной промышленности. Улицы де Тру а Дегре не было.

Наконец Элис вернулась туда, откуда начинала прогулку: к Западному входу в собор. Она присела на ограду, прислонившись к перильцам, и лениво пробежала глазами табличку на угловом здании напротив. Вскочила и перебежала площадь, чтобы еще раз прочесть: «Рю де Летруа Марше, бывшая де Тру а Дегре».

Просто ее переименовали! Улыбнувшись про себя, Элис отступила назад, чтобы лучше видеть, и налетела спиной на уткнувшегося в газету прохожего.

— Pardon, — извинилась она, уступая дорогу.

— Это я должен извиниться, — возразил он с приятным выговором Восточного побережья. — Сам виноват, что не смотрел, куда иду. Вы не ушиблись?

— Все в порядке.

К ее удивлению, прохожий пристально разглядывал ее.

— Что-нибудь?..

— Вы Элис, верно?

— Да? — осторожно призналась она.

— Ну конечно. Элис! Привет, — улыбнулся он, приглаживая пятерней взлохмаченную каштановую шевелюру. — Вот так встреча!

— Извините, но я…

— Уильям Франклин, — напомнил он, протягивая ей руку. — Уилл. Мы встречались в Лондоне году в девяносто четвертом или пятом. Целая компания собралась. Ты была с парнем… как бишь его… Оливер! Верно? А меня привел двоюродный брат.

Элис с трудом припомнила полную народу квартирку, где собирались университетские приятели Оливера. Кажется, был там молодой американец, веселый и симпатичный, но она тогда была влюблена по уши и никого толком не замечала.

«Тот самый парень?»

— У тебя прекрасная память, — заметила она. — Это было так давно…

— А ты совсем не изменилась, — улыбнулся он. — Ну, как поживает Оливер?

Элис помрачнела.

— Мы расстались.

— Какая жалость… — После короткой заминки он добавил: — А кто это на фотографии?

Элис совсем забыла, что до сих пор держит в руке старую карточку.

— Моя тетушка. Я нашла это в ее вещах и, раз уж сюда попала, решила попробовать отыскать место, где она снималась. — Она ухмыльнулась. — Не думай, что это было просто!

Уилл заглянул ей через плечо.

— А с ней кто?

— Какой-то знакомый. Писатель.

Новая заминка, будто оба хотели продолжить разговор и подыскивали подходящую тему. Уилл снова вернулся к фотографии.

— На вид она симпатичная.

— Симпатичная? Мне кажется, у нее довольно решительный вид, хотя соответствует ли он характеру, я не знаю. Мы не были знакомы.

— Правда? Тогда зачем же ты носишь с собой ее фото?

Элис убрала фотографию.

— Это трудно объяснить.

— Трудности меня не пугают, — усмехнулся он. — Слушай… как насчет выпить кофе или еще чего? Если ты, конечно, не торопишься.

Элис удивилась, хотя сама подумывала о том же.

— И часто ты так подбираешь женщин на улице?

— Обычно нет. Встречный вопрос: ты часто соглашаешься?

Элис казалось, что она видит эту сцену с высоты. Видит мужчину и женщину, похожую на нее, входящих в старомодную паттисери,[90]с разложенными в стеклянных шкафчиках пирожными и выпечкой.

«Просто не верится, что это я».

Виды, запахи, звуки… Официанты, лавирующие между столиками, горячий, горький аромат кофе, шипение закипающего молока в машинке, звон вилок о тарелки — все было необычайно живым и ярким. И прежде всего сам Уилл: как он улыбался, как поворачивал голову, как за разговором теребил пальцами серебряную цепочку на шее.

Они выбрали столик на улице. Шпиль собора чуть виднелся за крышами. Едва усевшись, оба почувствовали легкое смущение — и заговорили разом. Элис рассмеялась, Уилл извинился.

Медленно, на ощупь, они начали заполнять шестилетний пробел, разделявший их встречи.

— Ты прямо с головой ушел в чтение, — заметила Элис, разворачивая к себе газету Уилла, чтобы прочитать заголовок. — Знаешь, когда вылетел на меня из-за угла.

Он улыбнулся:

— Да, извини уж. Местные газеты не часто бывают так увлекательны. В реке прямо посреди города выловили убитого. Заколот ударом в спину, руки и ноги были связаны. Местное радио сходит с ума. Кажется, подозревают ритуальное убийство и связывают его с исчезновением журналиста, пропавшего на прошлой неделе. Он как раз писал репортажи о тайных религиозных обществах.