— Малыш! — донеслось снизу, будто ветер зашелестел в ветвях.

Легионер оглянулся. Приск и Кука карабкались по склону наверх.

— Ну, держитесь! — быком взревел Малыш.

В этот миг увидел он, как над деревьями, там, на горе, где его недавно пытали, полыхнул огонь, поднимаясь выше деревьев. Судя по всему, загорелись те самые ели, наполовину засохшие, возле хижины.

— Крисп!

Когда Малыш первым добрался до вершины, то понял, откуда взялось пламя. Похоже, кто-то поджег крышу на хижине, нижние подсохшие еловые лапы тут же вспыхнули — и теперь огонь резвился вовсю, уже и трава на поляне горела.

Расправа была короткой и скорой. Перерезали всех — и мужчин, и женщин, — кто не успел удрать по пологому склону с другой стороны.

Остались лишь трупы. Тело Криспа висело на столбе неподвижно. В первый момент Малышу показалось, что пленник уронил голову на грудь. Потом понял — головы у него нет вовсе. Малыш завыл страшно — точь-в-точь волк, кинулся к столбу, зубами и ногтями впился в ремни, оторвал тело от столба и, взвалив на плечо, понесся вниз. Приск и Кука помчались следом. Бежали на запад. Кука пробовал отобрать тело убитого у Малыша — тот не отдавал.

Уже вечером, когда солнце скатывалось за склоны гор, разведчики столкнулись с конной турмой Второй Маттиакийской когорты, что возвращалась в лагерь. Те тоже припозднились, скакали во весь опор и едва не сбили Малыша, когда разведчик вывалился на дорогу им под копыта. Ругаясь, всадники осадили коней.

— Пятый Македонский… — прохрипел Малыш.

Один из всадников забрал тело Криспа, другие посадили измученных разведчиков на своих лошадей, а сами побежали рядом. Через полчаса они въехали в лагерь.

* * *

Кубышка в больнице временного лагеря наложил пластыри на ссадины Малыша, примочки — на ушибы, особенно на шишку на затылке, дал выпить какого-то настоя, после чего Малыша потянуло в сон. Кубышка за прошедшие месяцы сильно похудел — теперь бы никто и не назвал его Кубышкой — щеки запали, живот исчез. И еще медик стал слишком уж часто прикладываться к фляге с вином. Больных пользовал этим лекарством — не стеснялся, добавляя мак и коноплю.

Малыш спал, во сне они с Криспом купались в речке Эск, переплывали поток наперегонки, а потом каким-то чудом очутились в Данубии, река неслась в ущелье белых скал с чудовищным ревом. Мимо по настилу — тому самому, что сооружал сам Малыш и все прочие ребята из их контуберния, — неспешно шествовали всадники, шли легионеры в ярко начищенных лориках. Шли при параде, прицепив на шлемы перья и гребни, вынув щиты из чехлов.

— На помощь! — заорал Малыш, но его никто не услышал, Данубий понес его и Криспа все дальше и дальше, пока Малыш ни увидел, что между волн мелькает еще одна голова, и сразу понял — даже не разглядев еще лица, что это голова Квинта. И тогда он сообразил наконец, что вовсе не Данубий несет его, а ледяной Стикс забирает душу безвозвратно.

Малыш заорал от ужаса и проснулся. Он был весь в поту и дышал тяжело. Кажется, наяву он так не пугался еще, как в этом сне, ощутив себя мертвецом.

Рядом на походной кровати, сооруженной из досок, сидел Приск.

— Плохо? — спросил Приск и протянул Малышу флягу с вином.

Легионер глотнул кислого неразбавленного вина, вернул флягу.

На соседней койке умирал молоденький солдат из вспомогательных войск, метался, теребил ставшими прозрачными пальцами край грязного одеяла. Тошнотворный сладковатый запах, идущий от его койки, говорил, что у парня по телу разлился внутренний огонь.

— Умирает? — спросил Малыш.

— Похоже на то, — кивнул Приск. — Много смертей. Даки напали в нескольких местах. Перебили фуражиров и разведку.

— Наших?

— Только Крисп.

— Можно я к вам? Назад в палатку?

— Идем…

* * *

Вместо восьми их теперь стало пятеро. Малыш вошел, огляделся мрачно и спросил Тиресия:

— Ты что, не мог предупредить?

— О чем?

— Что мы в плен попадем?

— Я не знал.

— Ну да, все всегда знаешь, а тут не знал.

— Я знаю только то, что предопределено, а смутное не вижу. Я даже не вижу, останусь ли я лично жив или умру.

— А я… — спросил Кука.

— Никого не вижу, — ответил Тиресий. — Мы все идем по лезвию, по вершине хребта. Скатимся в одну сторону — умрем. В другую — уцелеем.

* * *

Утром, когда разведчиков Валенса вновь отправили искать дорогу, Кука спросил Приска:

— Запомнил то место, где Малыш угодил в засаду?

— Примерно, — отвечал Приск. — К тому же будет нетрудно найти. Скорее всего, над тем холмом все еще вьется дымок.

— Отлично. Пойдем туда и проверим…

— Что проверять-то? Есть там даки или нет? Хочу тебе напомнить, мы не даков ищем, а…

— Скирон! — перебил его Кука. — Малыш видел Скирона. Ты ведь знаешь, для чего послан этот парень… Раз Малыш удрал, значит, может указать место. Скирон наверняка решит, что мы наведаемся на поляну, оставит нам послание.

— С чего ты взял?

— Я бы оставил.

Приск нехотя кивнул: пожалуй, в словах Куки имелось рациональное зерно. Если римскому лазутчику удастся незаметно вернуться и оставить послание, он так и сделает.

— Пошли, — согласился Приск.

Нужную гору они нашли не сразу. Хотя подобных двойных вершин вокруг было не так уж и много, но поначалу они выбрали совсем другую и долго карабкались наверх, чтобы ничего не найти, кроме нагромождения камней, увенчанных бараньим черепом. Кто это оставил и зачем, было неясно, разрывать то ли могилу, то ли жертвенник легионеры не стали — по виду камней было ясно, что их складывали сотню лет назад.

Потом они увидели дымок, едва различимые завитки серого в прозрачном воздухе, и двинулись на его зов. Не ошиблись. С первого взгляда узнали место — следы сами говорили за себя: сгоревшая хижина, обугленные стволы елей. Судя по всему, язык огня метнулся вниз по склону, но хлынувший дождь загасил пламя, и только рядом с хижиной все еще тлела одна из елей.

Столб, к которому прежде был привязан Крисп, тоже обуглился, а вот на отверстие, где прежде был вкопан столб Малыша, кто-то сдвинул плоский камень. Приск отвалил его. В углублении, наполовину присыпанном землей, что-то лежало. Приск протянул руку и вытащил лоскут плохо обработанной кожи, внутри был свиток коры, перетянутый сыромятным ремешком. Приск развернул. Свиток был густо исписан, но напрасно Приск пытался разбить надпись на слова — ничего не получалось, хотя буквы были латинскими.[139]Единственное, что разобрал Приск ясно, это условный рисунок — была обозначена какая-то долина, река, на ней два кружочка.