- Что ж, Анкудинову, возможно, это и было известно. Марии Сергеевне тоже. А мне известно не было, - наливаясь багровым румянцем, проговорил Баженов. - Я рассказал о своих отношениях с Марией Сергеевной только из личного уважения к вам. И прошу принять мои слова так, как они были сказаны. Все остальное становится похожим на допрос.

- Не сомневаюсь в ваших словах, - сказал Цагеридзе, незаметно для себя входя в тон Баженова. - И допрос я учиняю не вам, а себе. Меня сейчас мало интересуют ваши отношения с Марией. Меня интересуют мои отношения. Почему Мария не вернулась на рейд?

- А! Ну, я вас просто не понял! - с облегчением воскликнул Баженов. Если так, могу повторить: между вами и Марией Сергеевной я никак не стою, включая даже отметки на паспортах и прочие формальности.

- Какая сила заставила ее остаться в Красноярске? И даже уехать на юг! Понимаю: ей противно было лететь вместе с вами. Но этим можно было и пренебречь. Ведь я так жду ее ответа...

Он спохватился, что говорит вслух совсем ненужные слова, ищет участия у этого все же крайне неприятного ему человека. Оборвал себя. Баженов выразительно повел плечами: "Что ж тут поделаешь? Характер!" Немного наклонился вперед.

- Позвольте, Николай Григорьевич, мне сказать еще несколько слов относительно моей матери.

- Зачем? Не нужно!

- Но это уже необходимо для меня, - с настойчивостью проговорил Баженов. - Все это взаимосвязано. Рассказав вам одно, я не могу теперь не рассказать другого. Прошу выслушать. Как я узнал от моей мамы, здесь на рейде полагают все, что Мария Сергеевна ей приходится дочерью. Из этого, вы понимаете, еще никак не вытекает, что Мария Сергеевна была замужем. Все полагают так. Кроме вас, которому Мария Сергеевна сочла необходимым объявить истину. Не вхожу в рассуждения: хорошо это или плохо. По-видимому, считаться незамужней просто полезнее. Но мне сейчас хотелось бы лишь одного: сохранить, как говорят дипломаты, статус-кво, все так, как было до моего приезда сюда.

- Не понимаю!

- Не делать из истины, пока известной только вам, базарных сплетен в поселке. Это, мне думается, даже и в ваших интересах. Пусть Мария Сергеевна по-прежнему остается дочерью моей мамы, а я - просто Баженовым.

- Для меня эта "истина" не имеет никакого значения, - резко сказал Цагеридзе. - Я не дипломат и враг всякой таинственности. Что Мария сказала мне - сказала сама. Что она не сказала другим - не сказала сама. Не входит в обязанности начальника рейда и не входит в обязанности человека, который любит ее, говорить о том, о чем сама она говорить не желает. Базарных сплетен не люблю. Но нет и никакого у меня интереса вступать в заговор, делать вид, что я не знаю, кем вы приходитесь своей матери. Это ведь тоже "взаимосвязано"!

Баженов перестал протирать очки.

- Вон куда вы хватили! - сказал он с достоинством. - Но то, о чем я прошу вас, вовсе не заговор, а минимум гуманности по отношению к моей маме. И, если хотите, к Марии Сергеевне.

- Цагеридзе туп, Цагеридзе удивительно туп, когда ему приходится иметь дело с вещами противоестественными! Могу понять человека, который постороннюю женщину называет родной матерью. Не могу понять человека, который хочет родную мать называть посторонней. И не понимаю, где начинается и где кончается здесь гуманность!

- Да, безусловно, это не совсем легко объяснить. Особенно когда к тебе относятся с заведомым предубеждением. Но я попробую, - надевая очки, сказал Баженов. - Когда мы расстались с Марией Сергеевной, она увезла с собой мою маму. И не сообщила своего нового адреса. Я потерял все следы. Я очень долго разыскивал их и, как видите, нашел. Зачем это сделала Мария Сергеевна? Я не утверждаю - из чувства мести. Хотя, вы сами понимаете, женщина, которая не по-доброму расстается со своим мужем, всегда готова мстить ему любыми способами. Допустим, что этого не было. Допустим, Марии Сергеевне просто хотелось, чтобы факт ее замужества остался неизвестным. В наше время даже два, три развода не предосудительны. Но для женщины все же приятнее или быть семейной, или считаться еще незамужней. Я думаю, это в достаточной степени объясняет, почему Мария Сергеевна предпочитала называть Елизавету Владимировну матерью, а не свекровью. Так, кажется, в семейной структуре называется мать мужа? - Он указательным пальцем плотнее придавил очки к переносью. - Теперь, хотите вы знать, почему и моя мама поддерживала версию Марии Сергеевны?

- Хочу знать, почему эту версию должны поддерживать вы? И я? - с раздражением спросил Цагеридзе.

- Одну минуту! Неужели, Николай Григорьевич, вы еще не разгадали деспотичности характера моей бывшей жены? И не понимаете, что старушка должна была подчиниться! Ведь в любой же момент Мария Сергеевна могла опять перебраться на новое место, бросив ее здесь, на рейде. Уехать так же легко, как уехала она сейчас в отпуск. Вы спрашиваете: а почему же я, отыскав наконец свою мать, хочу пока оставить все, как было? Вопрос резонный. Но что же мне делать, если сейчас же, немедленно, я не могу увезти отсюда маму! Вы понимаете, мне буквально негде ее поместить, не с кем оставить в Москве. По возвращении домой, возможно на следующий же день, я улечу в Индию. Минимум на год. Какова в течение этого года будет жизнь моей мамы при Марии Сергеевне, если будет разрушено то, что вокруг себя создала эта женщина? Каково будет и самой Марии Сергеевне, о которой вы как будто довольно-таки нежно заботитесь? Чего я от вас прошу - возможно, не гуманность в высоком смысле слова. Это компромисс. Но все же пока это самое лучшее. Мама согласна, я ее убедил. Вы поступите, как пожелаете, вам я ничего не навязываю. И если вы не согласитесь со мной, поверьте, и я, и даже мама моя пострадаем меньше, чем сама Мария Сергеевна.

Цагеридзе сидел, стиснув ладонями голову. Все внутри него опять бушевало.

Да, да, все, что говорит Баженов, возможно, и правдиво и искренне. А жестоко и цинично потому, что предстает во всей своей оголенности, противоречит, мелко и гадко противоречит всем его, Цагеридзе, представлениям и о гуманизме, и о честности.

Но отвергнуть просьбу этого человека - значит действительно поступить и вопреки желаниям Марии. Это неоспоримо.

Цагеридзе вскочил и забегал по комнате.

- Хорошо, - сказал он, останавливаясь. - До возвращения Марии на рейд я согласен. Но не потому, что вижу в этом какой-то "гуманизм". Согласен потому, что без Марии в этом я ничего не понимаю. Пусть остается до ее приезда все, как было!

- Вы очень правильно решили, Николай Григорьевич. А что касается моей фамилии, есть, кажется, такая категория в родственнической структуре двоюродные племянники. Повторяю: с мамой я уже условился. Она знает, что я нашел ее и что увезти отсюда немедленно не имею возможности. Зачем ей осложнять свои и без того нелегкие отношения с Марией Сергеевной? Жизнь дьявольски трудная штука, Николай Григорьевич! В особенности когда складывается и распадается семья, а в результате этого остаются мучительные и неразрешимые проблемы. Вы не были еще женаты? Ну что ж, тогда желаю вам лучшего, чем было у меня, счастья. - Он соединил вместе ладони, а потом, разведя их, звонко ударил себя по коленям. - Итак, мне кажется, в том, что касалось лично нас, точки над "и" теперь всюду поставлены. Пора перейти к действительно серьезным делам, к тому, что и вас и меня больше всего волнует, - к вопросу о замороженном в запани лесе...