- Хочу слушать.

- А что касается моих высказываний о миллионах с маленькой буквы... Николай Григорьевич! Поймите. В хозяйственном обороте страны участвуют как бы две валюты. Условимся их называть одну с большой буквы, другую - с маленькой. Валюта, которой вам выдают зарплату, которую можно украсть в государственном банке и, наоборот, принести туда завязанную в пакете шпагатом, - это валюта зримая, осязаемая, валюта с большой буквы. За сбереженную эту валюту повышают в должности, выдают премии, награждают орденами, а за кражу или растрату - судят. И даже расстреливают. Валюта же, которая лежит в лесу в виде вершин, сучьев, пней и других неиспользованных отходов, которая заморожена в реке и признана безнадежной, которая парит десятизначными цифрами в замыслах ученых, изобретателей, рационализаторов и прочих мечтателей, которую, пока она в идее, ни в виде бумажного рубля или медной копейки в руках не подержишь, - это валюта с маленькой буквы. Она довольно своеобразная, даже опасная штука. Попробуешь превратить ее в валюту с большой буквы и превратишь - хвала и честь, хотя и не особенно заметная. Пройдешь мимо, пихнешь ногой - никто и слова не скажет. Но если попробуешь ее превратить в валюту с большой буквы, да не превратишь - беда! Такая беда, все равно как если бы вы ограбили банк! Вы слушаете?

- У меня ломит в ушах, - сказал Цагеридзе.

- А что такое? Простуда? - не понял его Баженов. - А! Так вот, такой валюты бойтесь, Николай Григорьевич! Это валюта лишь потенциальных возможностей. Как тепловая энергия земного ядра. Она и реальность и миф. К досаде своей, никогда не запоминаю фамилий писателей, но, кажется, у Чехова изображен гробовщик, который высчитывал убытки, ожидающие его после смерти от невыполненной им уже в то, загробное, время работы. Чеховский гробовщик вел свои расчеты именно в этой валюте. Николай Григорьевич, разве вы не понимаете, что и ваш миллион исчисляется в ней же? А вы его торжественно и наивно пишете с большой буквы! Поберегите себя. С этой валютой нужно обращаться, как с миной, иначе...

- Да, я знаю, спасибо, - нетерпеливо перебил Цагеридзе. - Танки на войне опасны почти так же, как мины. Я очень жалею свою левую ногу, которую мне не заменит теперь никакой протез. Но зато немецкий танк сгорел и не убил десятки наших солдат, его потенциальные возможности обратились в ничто. И для меня почему-то совершенно нет разницы, с какой буквы валюта - с большой буквы, с маленькой буквы. Вижу миллион - берегу миллион! Вижу клад - достаю клад! Министерство финансов, Министерство юстиции, Василий Петрович, товарищ Анкудинов, товарищ Баженов - в буквах они разберутся! Если назад вы не хотите поворачивать, мы приехали. Остановись, Павлик!

7

Дорога, которой обычно во время работ ездили на Громотуху, теперь была залита водой. Павлик правил под самый обрыв берега, и кошева шла косо, наваливаясь набок. Промокший, но еще не смерзшийся снег, как песок, хрустел и скрипел, продавливаясь под полозьями глубокими узкими канавами, отливающими стеклянным блеском. Километровая дамба, ограждая разлившееся внутри запани огромное озеро, казалась сделанной из бетона: так тяжело и плотно лежала она. А в конце дамбы, на острове, высились целые горы сдвинутого с реки снега.

Баженов легко выпрыгнул из кошевы, помог Цагеридзе. Окинул взглядом широкий, дымящийся разлив воды, готовый уже схватиться ледяной коркой.

- И это такую гигантскую, но, собственно говоря, никчемную работу вы проделали? - сказал он, покачивая головой и явно разумея груды снега, сдвинутого на остров. - Понимаю. Вы боялись, что вода со снегом даст непрочный, зернистый лед. Больше того, прососавшись где попало и как попало, она могла бы вам оставить "линзы" совсем сухого снега, запаянного льдом со всех сторон, словно в коробочке. И вы подготовили ложе для дамбы, как готовят дно реки при строительстве плотины на гидростанциях под бетонную кладку. Да-а... Вы расточитель, Николай Григорьевич! Никакой опасности ни зернистый лед, ни даже многочисленные снеговые "линзы" не представляли бы. Запаса прочности все равно и без этого хватило бы. Химически чистая сталь бывает нужна только для некоторых, наиболее ответственных деталей реактивного самолета. Но зачем, скажите мне, делать гири из химически чистого чугуна?

- Но это хуже или не хуже? - закричал Цагеридзе. - Прочнее или не прочнее стала дамба? Надежнее она сдержит напор ледохода?

- Надежность ее, разумеется, будет значительнее. Но, я повторяю, вполне хватило бы прочности, будь она наплавлена из самого заурядного, смешанного со снегом льда! То, что сделали вы, сделано великолепно, однако это значительно убавило миллион, который вы так восторженно в своей докладной писали с большой буквы и который я теперь еще с большей определенностью отношу к валюте с маленькой буквы. Едемте дальше. К источнику подачи воды.

На Громотухе консультант раскритиковал запруду: много ненужных, почти капитальных работ. Правда, высказав свое недовольство чрезмерной добротностью запруды, он тут же добавил, что по мысли, конечно, это все замечательно и дает сверхгарантию.

- Но, - помедлив, сказал он еще, - вы совершенно избегаете риска. А в сплавном деле довольно часто приходится рисковать.

И Цагеридзе опять закричал, что он смело пошел на самый крупный риск: решил спасти лес, предопределенный к списанию. Зачем же маленькими рисками подвергать опасности большое дело? Он никак не мог разговаривать с консультантом спокойно.

Баженов улыбался и разъяснял, что, в общем-то, Цагеридзе, пожалуй, прав, то есть прав лишь в своих ожиданиях благополучного исхода дела. А вернувшись от запруды обратно к устью Громотухи, где их ожидал Павлик, вновь заговорил многозначительно о том, что в обычных режимах вскрытия северных рек, даже с их чрезвычайно толстым ледяным покровом, принятые меры защиты запани не только достаточны, но и чрезмерны.

- А впрочем, - сказал он, - я согласен: специфические особенности Читаута, по-видимому, таковы, что запань все же может сорвать. Под чудовищным нажимом крепких ледяных полей, плывущих сверху и давящих именно в левый берег реки, может образоваться громаднейший затор, который начнет накапливать воду, и тогда Читаут, не взламывая защитных сооружений, все это просто приподнимет и вынесет целиком поверх острова.

Слушая Баженова, Цагеридзе то коротко и яростно вскрикивал, то надолго замолкал, железно сжимая челюсти. В разное время и в других формулировках он это слышал уже от рабочих, от лоцманов, от Косованова в бессчетных спорах с ними. И вот консультант ЦНИИ, по сути дела, тоже лишь спорит, и не с каким-либо противником, а сам с собой. Разве этого ждут от него? Начальнику рейда нужно, чтобы консультант не вилял, не размышлял вслух, а сразу сказал бы свое решительное и совершенно твердое слово. Николаю Цагеридзе нужно знать, что он, начальник рейда, сделал правильно, что неправильно и что еще должно и можно поправить.

Все это наконец Цагеридзе и выкрикнул в бурной, взволнованной речи, когда они снова уселись в кошеву и по мокрой, шипящей под полозьями снежной кашице поехали обратно к поселку.

Крутя конец какой-то веревочки, свисающей с обводки кошевы, Баженов выслушал его хладнокровно.