– Мы можем ошибаться.

– Да это же она! Я бы узнала ее из тысячи! Ее мимика, улыбка, складочки вокруг губ… Это Надя, Надя Щукина. Можно, я покажу эту пленку Корнилову?

– Нет. Возможно, это ошибка, а Корнилову только этого и надо – никого не искать.

– Может, ты и прав. Но что же тогда делать мне?

– Я думаю, что тебе надо лететь в Париж и искать их там.

– И Шубина?

– А почему бы и нет.

– Но Игорь-то… Он не смог бы так вот, не предупредив…

– А ему и предупреждать-то было некого. Это Надя могла бы предупредить меня о своем отъезде, потому что, говоря по совести, мы с ней время от времени встречались. Крымов – тот вообще сам себе голова и не обязан ни перед кем отчитываться…

– Даже перед Корниловым?

– Именно. У них, как я понимаю, слишком сложные финансовые отношения. А уж про Игорька Шубина я вообще молчу: он один как перст, тебя нет, так зачем ему кому-то докладывать о том, что он куда-то едет. Да и вообще, я не уверен, что он с ними. Скорее всего Крымов просто-напросто решил устроить себе отпуск, поэтому и отказался от дела Бродягиной. Они уехали за границу отдыхать, чего тут непонятного? Игорь вообще может быть в другой стране, если не в наших Кижах или в Петербурге…

– Да, ты был прав, когда говорил, что у меня что-то не в порядке с головой. И я не понимаю, почему мы с Корниловым не проверили информацию, касающуюся возможного их перемещения… Непростительная близорукость. Я была словно в тумане, занималась делом этой Аперманис, которая вовсе не Аперманис…

Юля, договаривая последнюю фразу, уже все про себя придумала: деньги, которые заплатила ей Рита, она разделит с Наташей, которую будет умолять остаться вместо себя хотя бы недельку присматривать за «больной». Кроме того, существовали деньги, которые ей заплатила авансом Бродягина-старшая. Их она разделит с Корниловым, которому придется после этого более интенсивно заниматься делом Марины… А когда она вернется, то завершит расследование.

Юля выбежала от Чайкина, чувствуя себя опьяневшей, расслабленной и дурной, нехорошей, стыдной. Ей не хватало воздуха: как могла она вот так откровенно признаться Чайкину в своей ненависти к Щукиной и так беззастенчиво выказать ему свою бабскую зависть, переполнявшую ее при виде счастливой Щукиной…

Думая об этом и страшно сожалея о случившемся, она остановила такси и попросила отвезти себя на проспект Ленина.

Выйдя из машины, она на подкашивающихся от волнения ногах подошла к знакомым дверям и застыла перед прозрачной, ярко освещенной стеклянной витриной фотоателье. Затем принялась колотить в запертую дверь.

* * *

Аркадий хоть и впустил ее, но держался с ней весьма холодно и настороженно. Очевидно, он еще не знал, зачем она пришла и, главное, как прошло свидание с «клиентом», которого ей устроили при его косвенном участии.

– Аркадий, я не собираюсь ни в чем тебя обвинять, если даже ты и являешься хозяином этого воздушного борделя… – начала она, стараясь не глядеть ему в глаза и чувствуя, как силы оставляют ее. Она пока что еще не могла признаться ему, что пришла сюда лишь потому, что больше ей и податься-то некуда. К Аперманис, где все уже спали, ей не хотелось возвращаться, оставаться у Чайкина означало всю ночь провести в разговорах о возможном пребывании крымовской компании на Французской Ривьере… Оставался только Португалов.

– Почему «воздушного» борделя? – Он достал сигарету и закурил. Бледное и красивое лицо его выглядело уставшим, а печальные глаза тоже, казалось, избегали ее прямого взгляда.

– Да потому, что девушки встречаются с мужчинами где придется, потому что нет квартиры или гостиницы, словом, это не публичный дом, а нечто еще более неудобное во всех смыслах…

– Судя по всему, тебе уже позвонили и ты с кем-то встречалась.

– Правильно. Но тебе ли не знать, с кем именно я встречалась? Разве не ты являешься тем единственным хозяином, выдающим себя за обыкновенного фотографа, другими словами – разве ты не сутенер?

– Наверное, ты познакомилась с Глобусом.

– Это еще кто?

– Юрий Игоревич Гольцев, которого все в городе знают как Глобуса. У нас с ним старые счеты, он терпеть меня не может и считает, что я – «голубой». Это он тебя снял?

– Его звали Юрой, он был уже немолод, очень крупный мужчина, сначала вел себя довольно прилично и даже пытался философствовать, а потом, когда я отказалась обслужить его прямо на улице, в каком-то тупике, грязно выругался. Мерзкий тип…

– А ты не боялась?

– Боялась.

– Значит, я правильно сделал, что больше никому не показывал твою фотографию…

– Ничего не понимаю.

– Да что же тут непонятного?! – раздраженно воскликнул Аркадий и заметался по мастерской. – Мне позвонили и поблагодарили за твою фотографию. Желающих познакомиться с тобой оказалось больше чем достаточно. А поскольку я не верил в то, что ты таким вот идиотским – прости уж мою откровенность! – способом сможешь узнать что-нибудь новое о Марине Бродягиной, то решил тебя оградить от этих мужчин. Мужчины – они и есть мужчины. И я страшно переживал, когда узнал, что тебе назначили встречу.

– Но как ты об этом узнал? Тебе что, кто-то докладывает об этом?

– Все очень просто. Эта служба тем и хороша, что практически вся держится на телефонных звонках и операторах, а поскольку почти все операторши – мои бывшие модельки, то мне ничего не стоило навести справки, касающиеся того или иного номера девушки…

– Я тоже шла под номером? И каким же образом ты оградил меня от потенциальных клиентов?

– Позвонил одной девушке и рассказал, что ты вернулась ко мне и сказала, что передумала, что встретишься только с одним мужчиной, и все… Этого оказалось достаточным – там тоже работают неглупые люди, которым не нужны осложнения.

– Так, значит, ты не… гей?

– Нет, меня зовут Аркадий. Хочешь чаю?

– Хочу. У меня сегодня был жаркий денек. Я смертельно устала. А завтра мне предстоит еще более сложный день… Скажи, почему ты не смотришь мне в глаза? Ты хочешь мне что-то сказать?

Португалов подошел к ней и взял ее лицо в свои ладони:

– Послушай, я не знал, что твой муж работает в этой КОНТОРЕ…

– Харыбин? Он что-нибудь узнал?

– Да он был здесь! Он угрожал разнести мою мастерскую, орал на меня, как психопат…

– Не обращай на него внимания. Я ушла от него, и он знает, что я к нему не вернусь. А бесится так потому, что ему, очевидно, стало известно о том, что я снялась в обнаженном виде для сомнительных целей. Это страдает не он, а его самолюбие. Но мое самолюбие тоже пострадало еще там, в Москве, когда он встречался со своими любовницами… А ты ничего не бойся, ты здесь ни при чем… Кстати, я же могу ему позвонить, он наверняка сейчас дома…