Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты… ты все удалила! — через минуту спохватывается он, когда я уже дошла до лестницы на второй этаж.
— Да, удалила. Потому что ты полный отбитый на всю голову придурок!
— Но ведь эти документы пригодились! — орет он, уже немного отойдя от шока.
Самое время еще раз вернуть его на грешную землю.
Я пулей подлетаю к нему и с размаху даю пощечину. От всей души. А потом еще пару раз, пока он, скуля, не отползает в самый дальний угол. И сучит там ногами, когда я приблежасюь слишком близко и наседаю на него, словно проклятье.
Хватит с ним шутки шутить.
То, что документы о сделке попали ко мне в руки — без сомнения, очень удачный поворот, но один бог знает, где еще они могли оказаться. Что еще этот придурок успел вынести, кому и в каких обстоятельствах он мог это показать. Я только надеюсь, что Завольскому-старшему хватило ума никак не посвящать Андрея в схему отмыва. Конечно, правильнее всего было бы прямо сейчас позвонить ему и предупредить о моей «находке», но тогда я у меня не будет времени покопаться в тонкостях сделки с Авдеевым. А мне нужно это сделать, чтобы решить, могу ли извлечь из этого какую-то личную выгоду. Да и кроме того — схема только раскручивается, даже если предположить самый хреновый вариант, при котором Андрюша действительно ее видел, получил какие-то документы и смог их кому-то показать…
Слишком много всяких если, чтобы начинать немедленно бить в набат.
Но меня все равно не покидает навязчивая мысль, что я что-то упускаю.
Но с этим потом, а пока — профилактическая беседа с любимым мужем, чтобы на этот раз он точно понял, что следующая такая «промашка» может очень дорого ему стоить.
— Ты нарушил одно из главным корпоративных правил — не выносить за пределы офиса рабочие документы, помеченные грифом «только для служебного пользования». — Я нарочно нависаю над ним, чтобы казаться больше и злее. — А эти бумажки, Андрюша, точно не должен был увидеть никто, кроме тех, кому их предстоит подписывать. То, что ты считаешь просто незначительной фигней на самом деле тянет на корпоративный шпионаж, и я только надеюсь, что тебе хватило ума больше ни при каких обстоятельствах никому это не показывать.
— Клянусь! — Андрей так отчаянно машет головой, что приходится схватить его за подбородок, чтобы не разгонял сквозняк. — Да я их ни разу даже не открывал!
— И это единственный документ, который ты таким образом «вынес»? — не могу не поинтересоваться.
— Да, — говорит он, но от моего внимание не ускользает ни то, как этот придурок на секунду скосил взгляд, ни короткая пауза перед ответом.
Значит, чуйка меня не обманывает и было еще что-то. Но Андрей предпочел не хранить это в телефоне и избавился даже от следов. Возможно, просто какие-то типовые договора, а возможно, бухгалтерские документы.
Мотаю на ус и это тоже. На будущее, как только разберусь с Авдеевым.
— Тебе крупно повезло, что эти файлы попали в мои руки, — продолжаю экзекуцию, — потому что я не побегу к Завольскому и не сдам тебя с потрохами, хотя именно так на моем месте и поступил бы любой здравомыслящий человек. Но, знаешь, почему я так не поступлю? Потому что у нас с тобой, мать его, чертов договор! И я буду выполнять свою часть сделки под названием «прикрывать жопу Андрея» до тех пор, пока ты помнишь о своей. Ты ведь помнишь, да?
— Да, да! — снова правдиво быстро подтверждает он. — Я твой муж и должен все тебе рассказывать! Но я ведь и так…
— Точно? Потому что, судя по тем фотографиям, которыми швырялся твой папаша — попахивает дерьмом, а не доверием.
— Я не хотел. Так получилось! Я не нарочно!
— Сейчас ты пойдешь наверх, примешь душ, выпьешь успокоительные и снотворные, и проспишь до завтрашнего утра. От тебя так разит перегаром, что я едва держусь, чтобы не блевануть. Если будет звонить отец — скажи, что ты до сих пор перевариваешь тропических устриц, и не дай тебе бог хотя бы сопением дать понять, что ты в курсе нашего с ним приватного разговора. Это понятно или повторить еще раз?
Он отползает в сторону, перекатывается на четвереньки, потом встает и семенит на второй этаж, ни разу не оглянувшись, как побитая псина.
А я долго смотрю ему вслед и проклинаю каждого из трех — Андрея, Угорича и Наратова.
Из-за них я стала существом, которому совершенно наплевать на боль и страдания окружающих. Потому что, какой бы сильной я взамен не стала, никто в здравом умен не хочет добровольно превратиться в бессердечное чудовище.
А я, кажется, все чаще… начинаю получать от этого удовольствие.
