Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Виновные в тритеизме пробыли в ссылке три года; затем Конон вернулся в Константинополь, где и пропагандировал свое учение. Иоанн Филопон написал другой трактат в двух книгах, в котором разбирал вопрос о воскресении мертвых и, сближаясь с учением Оригена, отрицал воскресение человеческого тела для вечной жизни. Это новое развитие тритеизма раскололо партию на два лагеря. Конон и его приверженцы не признали нового трактата Филопона, но Афанасий стал на сторону Иоанна. Единомышленные недавно Афанасий и Конон анафематствовали друг друга.
В завещании, которое составил Афанасий, он вписал кроме императора и императрицы, как главных наследников, Конона. Ему было предоставлено получить из состояния Афанасия десять фунтов золота и затем получать ежегодно по два фунта. Когда они разошлись, Афанасий хотел переделать завещание, но скоропостижно умер, не успев привести этого в исполнение. Конон получил отписанные ему деньги. Свидетелем по делу о завещании был вызван Иоанн Эфесский, который воспользовался этим случаем, чтобы сделать Конону внушение, оставшееся бесплодным. Конон и его приверженцы действовали весьма энергично, и по всему Востоку и в Александрии шла борьба между партиями, оспаривавшими друг у друга истину.[873] Так монофизитская церковь разлагалась на секты, враждебные друг другу и проявлявшие свою нетерпимость в ожесточенной борьбе.
Патриарх Иоанн в своих сношениях с монофизитами питал надежду склонить их к воссоединению с господствующей церковью и общению в таинстве евхаристии. Павел Антиохийский и Иоанн Эфесский дали себя уговорить и вступили в общение; но немедленно затем отказались, и Павел бежал из Константинополя, так как его пребывание превратилось в заключение.[874] Измена Павла вызвала против него большое негодование в церкви Якова Барадея, и хотя он опять отрекся от общения с «синодитами», но это не помогло, и в Сирии начался раздор между павлитами и яковитами, который длился до самой смерти Якова Барадея, последовавшей в 578 году, продолжался же и потом.
Раздражение на почве религиозного разногласия, которое захватывало прежде всего монахов, а также и толпу, не могло не выразиться в актах насилия в столице. На шестой год правления Юстина в Лазарево воскресенье все монофизитские храмы, в которых издавна невозбранно собирались молящиеся, были закрыты по распоряжению патриарха, уничтожались портреты столпов монофизитства Севера и Феодосия, подвергались разорению и разогнанию монастыри. Патриарх привлек к участию в посещении монастырей императора и императрицу.[875] Когда в 571 году в столицу прибыло армянское посольство искать помощи у императора, то армянский патриарх не был осведомлен о расколе, разделявшем церковь, и в течение двух лет имел церковное общение с патриархом Иоанном. Только позднее, войдя ближе в местные отношения, армяне отделились и соорудили себе свою церковь в доме одного богатого соплеменника.[876] Из того обстоятельства, что армяне могли так долго быть в неведении об истинном положении дела, следует заключить, что преследования не имели особенно резкого характера.
Хотя Иоанн Эфесский много рассказывает о разных бедствиях «православных», т. е. монофизитов, и утверждает, что насилия совершались и в провинциях по распоряжению из столицы,[877] но от него же мы слышим, что еще при жизни патриарха Иоанна монофизитские церкви опять открылись и многие богато украсились.[878] Тяжкая болезнь и смерть в страданиях патриарха Иоанна (31 августа 577 года), а равно болезнь императора и разорение церквей православных во Фракии во время варварских нашествий выставлены у этого автора как праведный гнев Божий за те бедствия, которые терпели монофизиты.[879] Слава гонителя осталась за Юстином и в позднейшем историческом предании у сирийских писателей.
Жизнь столицы шла при Юстине гораздо спокойнее, чем при Юстиниане. Император не становился в близкие отношения ни к той, ни к другой партии, и хронисты сохранили лишь одну заметку об обострении отношений между прасинами и венетами в третий год правления Юстина. Предупреждая возможность столкновения, император сказал, обращаясь к венетам: «Царь Юстиниан для вас умер», а к прасинам: «Царь Юстиниан для вас жив». Поняв угрозу, димоты присмирели.[880]
Поддерживая традиции Юстиниана, Юстин все время своего правления предавался строительству. В 567 году он расширил и украсил дворец в квартале близ гавани Юлиана, в котором жил, когда занимал пост куропалата. В этом дворце была церковь архангела Михаила, в которой был погребен его сын. Это послужило поводом к украшению ее драгоценным мраморным убранством. Дворец получил имя супруги Юстина Софии, и весь тот квартал стал называться Софианами. Это имя перешло и на гавань, хранившую дотоле память Юлиана.[881] На следующий год Юстин начал постройку двух дворцов, одного в окрестностях столицы, другого — на острове Принкипо, а кроме того, церкви во имя святых бессребреников Косьмы и Дамиана в квартале, носившем имя Дария. Он отстроил заново бани Тавра и дал им новое имя Софиевых (Σοφιαναι).[882] В 571 году он начал сооружение церкви во имя апостолов Петра и Павла в приюте для сирот и другой, во имя св. апостолов в Триконхе, которая сгорела во время давнего пожара в правление Зенона. Тогда же были предприняты большие перестройки в храме Богоматери во Влахернах; ему был дан крестообразный вид и на алтарной стороне пристроены две абсиды.[883] Во второй части города, поблизости от бань Зевксиппа, Юстин воздвиг статуи, свою и императрицы, на высоких пьедесталах. Ураган опрокинул статуи, и современники увидели в этом дурное предзнаменование. В 572 году были предприняты большие работы по расширению водопровода Валента, который стал давать значительно больше воды на пользу населения. В 573 году Юстин приказал снести иудейскую синагогу в квартале Халкопратиев и построил на ее месте большую церковь во имя Богородицы, которая, таким образом, оказалась поблизости от храма св. Софии.[884] На берегу моря он заложил большую башню для маяка. Сооружение потребовало весьма крупных предварительных затрат. Во время постройки на нем стали появляться пасквили, авторы которых давали совет Юстину поскорее довести эту башню до должной высоты, чтобы увидеть оттуда одну лишь картину разорения империи, в какую сторону ни направить взор. Сооружение не было закончено, когда Юстина постигла тяжкая болезнь, и власть перешла