Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Другие изменения носили литургический характер. Новое восточноевропейское руководство решило, что было бы неплохо еженедельно транслировать вечерние пятничные службы храма по нью-йоркской радиостанции WQXR. Немцы снова выступили против, назвав эту идею «пиаром» и «евангелизацией через СМИ». Но предложение было принято, и русские могли похвастаться своей новой, гораздо более многочисленной «радиообщиной». (Когда радиоприхожане стали присылать в храм чеки, ропот немцев несколько поубавился). В 1872 г. тогда еще полностью немецкий храм отказался от практики проведения бар-мицвы как «варварской». Но русским, судя по всему, бар-мицва нравилась, и при новом руководстве она была возобновлена.
Столкнувшись с такими переменами, некоторые старые немецкие семьи отказались от поддержки храма Эммануэль. Увы, это не имело большого значения. В их поддержке больше не нуждались. Другие же просто капризничали и жаловались, называя русских новичков «Эммануэльбоуерами — они пролезли сюда локтями». Правда это или нет, но им предстояло остаться.
К 1940-м годам бастионы немецко-еврейского превосходства рушились со всех сторон. На Уолл-стрит это почувствовала и старая инвестиционно-банковская фирма «Goldman-Sachs». (Взаимосвязанные семьи Голдман и Сакс были одними из первых немецких евреев в Америке). В течение многих лет все партнеры фирмы были либо Голдманами, либо Саксами, но затем, только что окончив школу № 13 в Бруклине, в нее пришел яркий молодой человек по имени Сидни Вайнберг. Парень русского происхождения провел некоторое время, глядя через гавань на возвышающийся финансовый район нижнего Манхэттена, и решил, что именно там находятся деньги. Он поднялся, по его собственным словам, «на вершину самого высокого здания» в этом районе и начал спускаться вниз, этаж за этажом, спрашивая работу на каждой остановке лифта. Он спустился до второго этажа, прежде чем нашел компанию «Goldman-Sachs», где его приняли на работу в качестве офисного работника. К 1947 г. Сидни Вайнберг стал старшим партнером фирмы и главным архитектором высокофинансового плана, благодаря которому наследники Генри Форда-старшего смогли сэкономить сотни миллионов долларов на налогах на наследство. По замыслу Вайнберга, наследникам Форда оставался контроль над Ford Motor Company, а основная часть наследства в размере 625 000 000 долл. была помещена в Фонд Форда, что сделало его самой богатой филантропической организацией в мировой истории. Наследники Форда заплатили федеральные налоги в размере всего 21 000 000 долл. при налогооблагаемой сумме состояния в 70 000 000 долл. Счет Сиднея Вайнберга за эту услугу? Чуть более 2 000 000 долларов США[29].
Рушились и социальные барьеры против русских евреев. В загородном клубе Century, который считался не только лучшим еврейским клубом Нью-Йорка, но и лучшим еврейским загородным клубом на земле, и где антирусские предрассудки были практически записаны в уставе на протяжении многих поколений, теперь с осторожностью принимали в члены нескольких русских, одним из первых в 1948 г. стал уроженец Флэтбуша доктор Герман Тарновер, сын русских эмигрантов. В то время отклонение клуба от общепринятой практики объяснялось тем, что Тарновер был «приятным врачом», многие пациенты которого были членами Century. Но факты были экономическими: по мере того, как немецкие евреи вымирали или тихо переходили в христианство, «Century» нуждался в новых членах, которые могли бы его поддержать. Единственными кандидатами были русские.
То же самое происходило и в столь же эксклюзивном мужском клубе «Гармония» на Манхэттене. Основанный немецкими евреями в 1852 году, клуб «Гармония» вплоть до вступления Америки в Первую мировую войну вел протоколы и записи на немецком языке, а в вестибюле на видном месте висел портрет кайзера Германии. Роскошный клуб с такими спортивными сооружениями, как площадки для игры в сквош и плавательный бассейн, располагался на дорогостоящем участке недвижимости на Восточной Шестидесятой улице, недалеко от Пятой авеню, и, если уж на то пошло, его содержание и обслуживание обходилось еще дороже, чем Century. Требовалось вливание новой крови и денег. Этого можно было добиться только за счет приема русских членов. Прошло совсем немного времени, и член правления «Гармонии», выступая на собрании с тяжелым русским акцентом, поинтересовался, почему, если «Гармония» изначально была немецко-еврейским клубом, а теперь стала русско-еврейским, меню в столовой печатается на французском, а не на понятном всем идише.
В 1937 году Американская радиокорпорация повысила зарплату своему президенту до ста тысяч долларов в год, что сделало Дэвида Сарноффа одним из немногих американцев с шестизначным доходом в тот депрессивный год. Его зарплата была больше, чем у президента США. В том же году Сарнофф и его жена Лизетт приобрели свой первый дом на Манхэттене по адресу 44 East Seventy-first Street, в квартале от Пятой авеню и Центрального парка и в нескольких кварталах от храма Эммануэль, где Сарнофф также стал попечителем.
Дом, расположенный в самом сердце страны богачей, хотя поблизости проживало несколько немецко-еврейских семей Лоебов, Леманов, Льюисонов и Варбургов, был одним из самых лучших в городе. В нем было более тридцати комнат на шести этажах, соединенных отдельным лифтом. Потолки были высокими, масштабы грандиозными. На первом этаже находилась обшитая панелями парадная столовая, из которой французские двери выходили в просторный частный городской сад, усаженный самшитами, вечнозелеными и плодовыми деревьями. На втором этаже располагалась главная гостиная, оформленная в восточных мотивах, заимствованных из серии древнекитайских фресок, которыми были украшены стены. На этом же этаже находился просмотровый зал, где Сарноффы могли развлекать своих гостей предварительными просмотрами новейших фильмов RKO, доставленных им из Голливуда. Здесь же находился «радиоцентр» Дэвида Сарноффа, оборудованный таким образом, что он мог принимать практически любую радиостанцию в мире, а также прослушивать и контролировать происходящее в репетиционных студиях National Broadcasting Company.
Третий этаж был семейным, здесь находились спальни, гардеробные и ванные Сарнофф, а также спальни и ванные их трех сыновей — Бобби, Эдди и Томми. Четвертый этаж, однако, полностью принадлежал Дэвиду Сарноффу и представлял собой самую необычную коллекцию комнат в доме — его личный шейхдом. Это был частично кабинет, частично библиотека, частично клуб, частично святыня, посвященная личным достижениям Сарноффа. Длинная центральная галерея была заполнена свидетельствами и памятными вещами — наградами, цитатами, дощечками, медалями и почетными университетскими степенями, которыми его награждали, хотя он никогда не получал аттестата