не пострадает, что ей неуютно там, у вас. Ей нужен дом. Забота. Участие. Как я мог не позаботиться о родной племяннице?

– Вы тоже? Прокляты?

Легкий наклон головы. И понимание, что догадка верна.

– И как давно?

– Мой отец так и не простил мне ослушания. – Руки у дядюшки суетливые, так и трутся друг о друга. – Он очень разозлился… тогда.

– Маменька говорила.

– Да…

– Почему вы просто не ушли? У вас же были друзья. И возможности наверняка.

– Я хотел, да, собирался. Но мама… Я не смог ее оставить. Отец почему-то решил, что она виновата. И если я мог уйти, то она нет. Он никогда не согласился бы на раздельное проживание. А закон однозначен. Жена должна повиноваться мужу.

Дерьмо.

И закон тоже.

– Потом, когда ее не стало, выяснилось, что и идти уже некуда. Кому я нужен? Слабый, никчемный, забытый. Я мог бы рассчитывать на поддержку, но нельзя всю жизнь пользоваться ею. А дальше? Военная служба? Закрыта. Преподавание? Я не особо умен.

– Кому и когда это мешало? – не удержался Чарльз.

– Дела? Финансы? Деньги я способен лишь тратить. Вот и вышло, что я на диво бесполезное создание, привыкшее жить с комфортом и без особых обязательств. Да и отец к тому времени не то чтобы остыл, а скорее, сполна осознал мою никчемность и бесполезность. А потому выбросил из головы. До последнего времени я просто избегал встречи.

– И когда все изменилось?

– Ему понадобилось уехать. И он, верно, имел некоторые опасения, если призвал меня к себе и сказал, что я ничтожество, но так уж вышло, что меньшее зло из всех. Да и наследником я оставался. Дал мне что-то. Велел выпить. Я выпил. А когда очнулся, то отца уже не было. Был Алистер. Он объяснил правила. Я живу как жил. Может, даже лучше: никто теперь не станет мешать или попрекать за траты. Наоборот. Сент-Ортоны всегда охотно жертвовали на благотворительность…

– Погодите, какая благотворительность?

– Еще моя матушка начала… Отец был сложным человеком. А вот ее любили. Она многое сделала. Открыла лечебницу для бедных. Собирала помощь, организовывала приюты, в которые любой мог просто прийти и получить миску супа. Без нотаций. Без душеспасительных бесед. Самые простые правила. И хорошая еда. Четыре школы, три из которых – с мастерскими. Да, она была достойной женщиной. И я в меру возможностей пытался… что-то хоть пытался делать. Вот… Алистер заверил, что не станет вмешиваться. Что, наоборот, я могу заниматься благотворительностью. И своим маленьким увлечением. Беспокоиться не о чем. Правда, слова не сдержал. Сперва в доме изменились слуги…

Тяжкий вздох.

– А потом вот… Погоди… – Он чуть придержал Чарльза за руку. – Я… мне жаль. Честно… но я и вправду слаб. Сильный человек нашел бы способ отказать ему. А я… я и не пытался. То есть пытался, но это больно, а я плохо переношу боль. Я мог бы умереть, но вряд ли его это остановило бы. Мой сын восхищается Алистером. Меня он полагает ничтожеством, а говорить… рассказать…

Вздох.

– Зачем вы все это говорите?

– Помоги… дойти до кабинета. На меня здесь особо не обращают внимания. Так… когда-то я увлекался историей. За это отец тоже меня презирал, потому что история – это глупость, особенно если прибыли не приносит.

В этой части дома сумрачно и пыльно. Окна заросли серой пеленой. Под потолком – паутина, да и клочья пыли катаются по грязному ковру.

– Сюда почти и не заглядывают. Слуг… его слуг не так и много. И они не успевают всего. Я не слишком нужен. Но это и к лучшему. Открой дверь. Проклятье ослабляет. Алистер держит его, уж не знаю зачем. Скорее всего, ему некогда возиться с наследством, все-таки передача дел требует времени. Или может, моя смерть привлечет внимание. Или плевать ему на меня… главное, что тут никого нет.

Запах спертого воздуха.

– Окна заедают, не хватает сил открыть. – Дядюшка вздохнул. – Нет, не стоит… вдруг кто заметит. Хотя… его беда в самоуверенности. – Он не преобразился, этот пухлый суетливый человек. Не стал выше, серьезнее, выражение лица и то осталось прежним, испуганным и виноватым. – Отец был таким же. Я его любил. Но когда любовь что-то значила? Погоди…

Кабинет не сказать чтобы большой.

Стол.

Шкафы. Что за дверями их – не разглядеть. На столе какие-то бумаги, свитки, чернильница. Поднос с покрывшимся сизоватой плесенью куском сыра. Кубок на полу.

– Где-то… где-то…

Дядюшка перебирал листы.

– Я давно ничего не прячу. Когда прятал, то искали, смотрели. И сейчас порой, но уже реже, реже… Так вот, история интересна. Хотя бы тем, что там было все, почти все то, что сейчас… оглянись, и найдешь…

Он устало махнул руками и достал флягу. Протянул Чарльзу, но тот покачал головой. От трав или от проклятья, но в теле ощущалась слабость.

– И верно, та еще отрава. Алистер приносит. Говорит, что надо пить, но эта дрянь блокирует Дар. Да… У меня он никогда особо не был выражен, а тут вот… так, где же он?

Зашелестели бумаги.

Листы соскользнули со стола, и Чарльз их поднял.

– Вот. – Дядюшка вытащил из-под грязноватого вида тетради нечто. – Взгляни. Правда чудо?

– Что это?

Длинная игла?

Нет, скорее… кинжал? Стилет?

– Ритуальный клинок сиу. – Дядюшка держал его осторожно, двумя пальцами. – К слову, настоящий, да. На рынке полно подделок. Сейчас сиу и орки входят в моду, вот некоторые и начинают играть в коллекционеров. Отдельный бизнес, к слову.

Вот теперь он явно ожил.

– Но этот – настоящий. Тут когда-то случилась одна история с замирением племен. В общем, довольно грязная.

– Я знаю. Крысолов.

– Ах да… да, об этом что-то такое писали. Но и хорошо. Так вот, я сумел организовать раскопки. На месте, где стоял их лагерь. Отец тогда был занят с Алистером, да…

Сам клинок – с ладонь длиной.

И не из стали.

– Кость? – Чарльз все же осторожно коснулся его. Белый. И горячий какой. Странно, что горячий…

– Да. Совместная экспедиция с университетом. Большой Мак полагал…

– Вы знаете его?

– О, еще со времен учебы в университете, хотя мы не были особо близки. Он надеялся отыскать что-то, что подтвердит его безумную теорию об иной, утраченной цивилизации. Вот…

– И что нашли?

Рукоять узкая и тонкая, не под человеческую руку.

– Нашли останки, хотя не так и много. Полагаю, большая часть убитых была сброшена в море. Все же захоронить такое количество людей и нелюдей проблематично. Но кое-какие материалы уцелели. Остатки орудий, наконечники копий и стрел, некоторые культурные