Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оживший мальчишка лет восьми очень быстро возвращался к нормальному состоянию и смотрел на меня, хлопая глазами. Молча. А когда окончательно пришёл в себя, скатился с маленькой кровати на пол, на колени, и сжался комочком, тихонько всхлипывая. А каким страхом от него разило! Вот глупый, ему хватит пережитого, чтобы ещё и наказывать, зато кое-кому это точно не помешает.
Тут в комнату почти бегом зашла женщина с мокрой тряпкой в руке, но застыла, увидев меня. Мельком глянув на неё, приказала:
— Найди старосту, женщина. И быстро. Пусть ждёт в твоём дворе.
— Слушаюсь, Повелительница!
Быстрая скороговорка была еле слышна, а самой рабыни уже и след простыл. Я же сосредоточилась на мальчике. Читать и пытаться разобраться в мешанине панических мыслей и образов откровенно не хотелось, так что информацию пришлось добывать обычным способом — через вопросы.
— Выпрямись, мальчик. Как тебя зовут?
— Ярон, Повелительница.
Тот выполнил приказ немедленно, но всё равно осталось ощущение съёженности. На мгновение мелькнула удивлённая мысль: «Почему они настолько меня боятся? Только из-за магии, так сказать, на всякий случай? Ведь, вроде бы, жестокой я с ними никогда особо не была. Зачем, если рабы выполняют свою работу и практически не доставляют проблем?». Впрочем, мне не так это и интересно, в отличие от другого вопроса:
— Что с тобой случилось?
— Я… я не знаю. Ночью стало так худо, в голове шумело, пить хотелось, и внутрях всё шибко болело.
Я недовольно скривилась на собственную промашку. Разумеется, он не знает, что с ним. Ребёнок же. Но картина самого обычного отравления налицо. Хотя какое уж тут обычное, если я об этом заранее позаботилась? Это ж какой силы должен быть яд, что подействовал на специально изменённые организмы? Впрочем, я даже не думала, что здесь может быть что-то подобное, слишком мощную защиту не ставила.
— Ты вчера ел что-нибудь незнакомое?
Маленький раб снова полыхнул испугом, зажмурил глаза и еле слышно выдохнул:
— Только ягодки, Повелительница.
— Какие?
— Нууу, синенькие такие. Сладкие-сладкие и пахнут вкусно. Тока пить потом жуть как хочется.
Мальчишка аж облизнулся мечтательно. Дети…
— И где же ты их взял?
— В лесу.
— А кто тебя туда отпустил одного?
— Я не один… ой! — ребёнок втянул голову в плечи и замолчал.
— Говори правду, Ярон.
Не такому малышу спорить с силой принуждения ошейника, с которой и взрослые не справляются. Сквозь скороговорку, перемежающуюся всхлипами, я узнала, что мальчишка с ещё четырьмя такими же сорванцами (считать он не умел, но показал растопыренные пальцы одной руки, когда спросила, сколько их было) вчера сбежал от нерадивого подростка, должного за ними следить. Но вместо этого паренёк любезничал с соседской девицей, а малышня, оставленная без присмотра, быстро отправилась на поиск приключений. Вот и нашла.
Двое уже умерли, третьего я вовремя вернула с того света, а ещё двое где-то наверняка в тяжёлом состоянии. И старика, видно, кто-то из внуков угостил «ягодкой». Как только взрослый поддался столь глупому поступку?
По мере рассказа я потихоньку закипала. Вот не зря местный староста мне уже давно не нравился, но, пока справлялся со своими обязанностями, трогать его не имело смысла. Однако теперь… Отвратительный пригляд за детьми, попытка сокрытия неожиданных смертей (не верю, что не знал: деревенские встают рано и не увидеть трупы, тем более столь изменённые, просто не могли. И к кому они первым делом побежали бы?), да и сами люди в Даленке какие-то запуганные.
Решительно развернулась и вышла на крыльцо. Староста стоял во дворе, с бледным лицом и трясущимися губами. В эмоциях метались паника, страх и сожаление. Не о жертвах, как подсказали мысли, о том, что я каким-то образом узнала. Вот же дремучие! И знают ведь, что ошейники на них магические, но, видимо, далеко не всё понимают относительно их возможностей. Ну да ладно, мне не до просвещения, ещё двоих надо успеть спасти.
— Где остальные дети из этой пятёрки? Веди!
Почему пятёрка, а не тройка, как в других деревнях, я ещё разберусь, пока некогда. Мужчина, собиравшийся упасть на колени, резко развернулся и чуть не бегом направился по улице. Я — следом. Торопилась не напрасно. Едва мы вошли во двор, как услышали завывания женщины. Новых отказов ошейников не было, так что дети точно ещё живы, но я всё равно не стала медлить, зайдя в дом.
Картина открылась уже знакомая: синюшное раздутое тельце, прерывистое поверхностное дыхание, хрипы. Но завывали вовсе не над мальчиком, а над другой кроватью — вот и старик обнаружился. Сосредоточившись на ребёнке, быстро очистила организм от яда, восстановила причинённый ущерб и только собралась обратиться к затихшей после моего появления женщине, как почувствовала очередной отказ. Проклятье!
Кинув хозяйке, чтоб передала старосте приказ дождаться меня в её доме, переместилась на метку. Поскольку я не медлила, душа не успела даже покинуть тело, так что очередная последовательность действий прошла уже даже как-то привычно. Рядом охнул молодой женский голос, а мою ногу неистово обняли и начали сбивчиво благодарить за сына, а потом и вовсе попытались поцеловать сапог. Вот же…
— Отпусти. И займись лучше ребёнком, женщина.
Не нужна мне её благодарность. Не такая, и не так. И вообще, я просто о собственном имуществе забочусь! Не слушая больше бессвязных причитаний, вернулась в дом, где остался ждать староста, и вышла на улицу. Хозяйка стояла, сжавшись перед нависающим над ней разозлённым мужчиной. Впрочем, едва тот увидел меня, сразу злобная гримаса сменилась виновато-подобострастным выражением, а спина почти мгновенно согнулась в поклоне.
— Иди к ребёнку, — велела я крестьянке и переключила внимание на старосту. — Итак, жду объяснений.
И тут он бухнулся на колени, лепеча про вину и сожаления. Понятное дело, виноват и сожалеет. Но что
