Сколь велико было влияние Марии Федоровны Андреевой на Морозова, видно из письма О. Л. Книппер-Чеховой мужу от 5 февраля 1903 года: «Сегодня я разговаривала с Самаровой и Владимиром] Ивановичем] о театр[альных] делах. Он говорит, что Константин] Сергеевич] чувствует недоверие труппы, скверное отношение к нему Морозова и теряется и нервит. И всё это дело рук Марии Федоровны. Она на всё действует через Морозова, заискивает у всей труппы теперь, держит себя настоящей премьершей, вмешивается во всё. Вл[адимир] Ив[анович] очень неосторожно выразился, что надо бы ее «вытравить» из театра… Мне, право, все эти дела, подходы прямо противны. Я бы никогда не могла «влиять» на кого-нибудь, чтоб достичь своего. Мне была бы только работа, и мне дороги все, кто истинно близок этому делу. Но когда я чувствую общепринятую театр[альную] атмосферу, влияние актрисы на ход дела, через влюбленного в нее мецената, — враждебное ее отношение к человеку, без которого немыслимо дело, — такая атмосфера для меня ужасна, и я готова бежать. Лилина ненавидит Марию Федоровну за ее скверное отношение к Константину] Сергеевичу]. Ужасно это все противно. Мне делается скучно, скучно жить. В деле я не выношу личных отношений. Это мелко». Таким образом, Марии Федоровне удалось настроить Морозова даже против Станиславского — человека, которого Савва Тимофеевич совершенно искренне любил и уважал. Антон Павлович отвечал супруге 11 февраля: «Насчет Морозова и М[арии] Ф[едоровны] не волнуйся очень, она дама не культурная, он из инородцев, им извинительно. Были бы пьесы, были бы сборы, а остальное все, в сущности, вздор».[546]

В литературе нередко приходится встречать утверждения, что революционные увлечения Саввы Тимофеевича, а также и Горького, сложились без влияния Андреевой — дескать, они самостоятельно сделали выбор в пользу большевиков. Однако автор этих строк считает, что влияние Марии Федоровны в этом вопросе несомненно и весьма сильно. До первой русской революции 1905–1907 годов большевики были не только крайне немногочисленны, но еще и очень ограничены в инструментах влияния на политическую жизнь Российской империи — особенно на фоне других партий и общественных группировок, недовольных существующим строем. Поэтому среди интеллигенции было относительно немного тех, кто ориентировался на радикальную большевистскую фракцию в РСДРП. Да и лично Владимир Ильич Ленин — в будущем признанный лидер большевиков — оставался одним из вождей фракции и, может быть, не самым авторитетным человеком в партии. Он слыл в то время революционером, «которому, по слухам, не сочувствовало громадное большинство социалистов».[547] Однако два столь различных человека, как Морозов и Горький, оказались в числе их сторонников — и оба после того, как сошлись с М. Ф. Андреевой, которая проявляла преданность В. И. Ленину со страстностью сектантки.

Вряд ли это было случайным совпадением!

Любопытно: социал-демократка Екатерина Дмитриевна Кускова, которая уже в 1890-х годах вела активную подпольную деятельность и была хорошо знакома с Максимом Горьким, не без удивления рассказывала о неожиданной трансформации его политических взглядов. В посвященной Горькому газетной заметке Екатерина Дмитриевна писала: «В те времена в Нижнем Новгороде, — как и всюду в России, — происходили страстные, жестокие сражения между народниками и марксистами — двумя флангами русской общественной мысли, выросшими после голодного 1891 г. Спор шел о формах развития России… Горький выставлял третий фланг — «человека», — просто человека, человека гордого, смелого, вечно бунтующего — за полную справедливость на земле.

— Да плюньте вы на эти «формы»! Сколько революций сделали мещанишки Запада, а человек у них всё сидит в цепи! Плюньте же!

Мы над ним смеялись и посылали учиться или писать его «Макара Чудру»[548] — произведение, тогда написанное и нас восхитившее.

Горьковский «человек» не должен был подвизаться ни в каких парламентах и иных демократических «чуланах с протухшей провизией». Он должен был «переть к правде» через опыт жизни, творя эту жизнь и постоянно разрушая всё, что препятствует его, человека, свободе. Никогда, до самого конца его жизни, нельзя было понять смысл его политических концепций. Да вряд ли он и был у него: анархист до мозга костей. В 1903 году я с удивлением узнала, что он обрел свою правду в большевистской фракции русской социал-демократии. Спрашиваю его:

— Что вас занесло к большевикам? Помните, как мы с вами начинали в Нижнем читать Маркса, а вы предлагали нам бросить этого «немецкого филистера» в печку и идти на вал слушать свободных от книжности соловьев, так чудно певших в архиерейском саду.

— О! — смеясь, воскликнул он. — Соловьев я и теперь предпочитаю марксистской белиберде, — натощак ее, ей-Богу же, не поймешь. Но… люди они отличные. Отличнейшие люди, я вам скажу. Расшибут башку самодержавию за милую душу… Отличные люди… А Ленин, ей-Богу же, поет, как соловей.

Смотрю на него. В глазах — искорки смеха, — не то издевается, не то — обольщен чем-то».[549] Екатерина Дмитриевна оказалась весьма наблюдательна. Уже в 1902 году Горький влюбился в Андрееву, с которой познакомился весной 1900-го, во время крымских гастролей МХТ. А в середине 1903-го — именно о нем идет речь в приведенном отрывке — началось их сближение. Мария Федоровна «обольстила» писателя, а обольстив, направила его симпатии в пользу большевиков.[550] Горький сам в одном из писем признавал, что именно в 1903 году он «примазался к большевикам».[551] К своему свидетельству Е. Д. Кускова добавляла, что впоследствии Горький разочаровался в большевиках: «Однако и после этого увлечения он горячо поддерживал всякий другой «активизм», направленный на разбитие «морды самодержавию», которое он ненавидел какой-то звериной ненавистью. А затем, уже после Октября, когда победили «отличнейшие люди», никто не набрасывался на них с такой определенной резкостью, как Горький в своей «Новой жизни»: от «узурпаторов свободы» страдал его идеал «человека».

Точно такая же трансформация произошла и с политическими взглядами С. Т. Морозова. В предыдущей главе были подробно разобраны его взгляды на протяжении 1890-х годов. В чем-то либерал, в чем-то консерватор, деятельный поборник решения рабочего вопроса, Савва Тимофеевич был бесконечно далек от политического радикализма. Никакой марксистской «подложки», никакой революции или «борьбы с самодержавием». Стремления С. Т. Морозова были направлены на проведение политических реформ. Правда, после 1897 года он отошел от активного сотрудничества с властью, в 1897–1898 годах сформировался оппозиционный настрой Морозова. Но формы его проявления были весьма умеренными. Первые свидетельства его сотрудничества с большевиками приходятся на те годы, когда Савва Тимофеевич тесно сошелся с актрисой М. Ф. Андреевой. Не раньше! Именно она приобщила купца (как затем приобщила писателя) к деятельности большевистских подпольных организаций. Именно она и убедила его щедрой рукой жертвовать на их нужды.