Новый всплеск интереса литераторов к пиратам приходится на первую треть XIX века, с развитием романтизма. В 1821 году Вальтер Скотт опубликовал роман «Пират»; прототипом главного героя, капитана Кливленда, стал образ главаря пиратов из книги Дефо «Приключения и дела известного капитана Джона Гау». Все знаменитые беллетристы XIX–XX веков, писавшие о пиратах, — Фенимор Купер,[101] Фредерик Марриет, Генри Хаггард и другие — черпали вдохновение и сюжеты из книги Эксквемелина.

Между тем авторам сочинений о пиратах можно было найти материал и в современной жизни, не прибегая к дневникам столетней давности. Так, собственно, и сделал Бальзак его Гобсек — в прошлом корсар, предпочитающий не распространяться о своей прежней жизни, полной расчетливой жестокости, но твердо усвоивший из нее, что «деньги решают всё». В романе «Тридцатилетняя женщина» выведен романтический образ колумбийского корсара по прозвищу Парижанин: для команды он — бог, все повинуются его демоническому взгляду, ему невозможно противоречить, потому что он всегда докажет, что прав. Бросили за борт пленных — но ведь на борту мало провианта. Разве на войне не бывает случайных жертв? В роскошно отделанной каюте на его корабле живут его нежно любимая жена, «добрый ангел» команды, к ногам которой он бросает награбленные сокровища, и четверо детей. При всех романтических атрибутах этого эпизода Бальзак проявляет себя как тонкий психолог-реалист. Матросы торгового судна при приближении жестокого Парижанина, который не пощадит никого ради денег, предают своего капитана в надежде перейти на сторону корсара, а это значит, что жажда наживы сильнее христианской морали. Случайно оказавшийся на захваченном судне отец его жены, на глазах которого были преданы смерти его спутники и матросы, отказавшиеся стать пиратами, считает капитана бессердечным убийцей, ведь отняв у него деньги, заработанные трудами и кровью, пират обрек на смерть и всю его семью. Но Парижанин возмещает тестю потерянное из своей доли — и тот готов простить его и принять драгоценности, отобранные у других жертв: в конце концов, корсар «просто сражается с испанцами» (якобы за идеалы молодой республики Симона Боливара). Словно ужаснувшись тому, что явствует из написанного им, Бальзак сочиняет морализаторскую концовку: корабль Парижанина терпит кораблекрушение, а его жена, умирая над телом единственного спасенного ею, но не выжившего ребенка, говорит, что «вне закона жизни нет»…

Этот роман был создан в середине 1830-х годов, а 7 сентября 1845-го в Дюнкерке торжественно открыли памятник Жану Барту на бывшей Королевской площади, переименованной в честь него. Каждый год во время карнавала горожане становились перед статуей на колени и пели «Кантату Жана Барта»: «Город, давший тебе жизнь, обратил твою статую в алтарь…» За два века именем немногословного корсара[102] назвали 27 кораблей, а именем Форбена, оставившего свой след в литературе, — шесть…

Артур Конан Дойл в серии рассказов создал резко отрицательный образ пирата — капитана Шарки, прототипом которого, по всей видимости, послужил Эдвард Лоу: Шарки заставляет пленника есть свои собственные нос и губы, отрезанные и поданные ему на ужин. Этот герой Конан Дойла — не только садист, но и средоточие всех остальных пороков. А вот капитан Блад Рафаэля Сабатини, наоборот, рыцарь без страха и упрека, и в двух романах — «Одиссея капитана Блада» и «Хроника капитана Блада» — осуждению подвергаются лишь жестокость британской колониальной системы и заведенные ею порядки. Во время работы над романами Сабатини воспользовался сведениями из «Повествования о великих страданиях и удивительных приключениях Генри Питмена, хирурга покойного герцога Монмута», которое было опубликовано в Лондоне в 1689 году. Биография капитана Блада содержит также несколько эпизодов, почерпнутых из сочинений Эксквемелина, где он рассказывает о Генри Моргане; на это указывает примечание Сабатини, сделанное «для пущей достоверности», что ряд поступков его героя приписывают Моргану. В романе также действует герой по имени Левассер, не имеющий, впрочем, ничего общего с реальным Франсуа Левассером.

Когда речь заходит о «литературных» пиратах, в памяти первым делом всплывает «Остров сокровищ» Роберта Льюиса Стивенсона.[103] Прототипом капитана Флинта послужил Эдвард Тич (Черная Борода), а вот Джона Сильвера Стивенсон «списал» со своего друга Хенли: ему ампутировали ступню, но, по выражению автора, он был «настоящим неукротимым пиратом». Биографии Сильвера в книге нет, но шведский писатель Бьорн Ларсон восполнил этот пробел, создав в 1995 году роман «Долговязый Джон Сильвер», стилизованный под мемуары: в 1742 году старый пират, живущий на Мадагаскаре в окружении бывших рабов-негров, которых он освободил, вздумал написать о своей жизни, полной приключений, стычек, грабежей, попоек и галантных похождений.

Ларсон лишь пополнил собой список литературных мистификаторов, хотя, к чести его будет сказано, он не старался выдать свой роман за первоисточник — в отличие, например, от бельгийского писателя Альбера т'Серстевенса, автора морских рассказов. В 1952 году на суд читателей представили мемуары Луи-Адемара-Тимоте ле Голифа по прозвищу Борнефес (Рябой Зад): автор якобы родился около 1640 года, уехал на Антильские острова, был буканьером, флибустьером, а потом и капитаном. В предисловии Серстевенса было сказано, что рукопись мемуаров нашли в развалинах одного дома в Сен-Мало, разрушенного во время Второй мировой войны; она хранилась в саквояже, некогда замурованном в стену бывшего постоялого двора для моряков, и частично пострадала от огня. Впоследствии было установлено, что капитан Ле Голиф — чистой воды вымысел Серстевенса.

Если отпивать вино и доливать стакан до краев водой, то в конце концов придется поглощать только воду. Когда за основу для новых художественных произведений стали брать старые, написанные по мотивам первоисточников, реальный мир Моргана и Тича превратился в вымышленный мир Джека Воробья. В литературе и в особенности в кино утвердились клише и стереотипы: пираты повязывают голову платком, носят в ушах серьги в виде колец и покрывают тело татуировками. Это непонятые герои, благородные мстители или жертвы обстоятельств (хотя раньше было принято выставлять их жестокими бандитами без чести и совести). Они обладают мощными кораблями (а не легкими маневренными шлюпами и кечами), атакуют военные суда (а не беззащитные торговые шхуны или неповоротливые галеоны), а каждый захваченный ими приз — плавучая сокровищница (хотя довольно часто они «вытягивали пустышку» или вообще оставались ни с чем). Им якобы завидовали, и не зря: быть пиратом — особый шик…