– А ты стоишь здесь совсем голый, – сказала она огромной статуе Новрона, глядя, как дождь струится по мрамору. – Но, надо полагать, полубоги не мерзнут?

Ужасная погода, намного хуже, чем в прошлом году. Меркатор смутно помнила, что испытывала аналогичные ощущения прошлой весной. Интересно, она каждый год так думала? Если да, то дело было в естественном ходе вещей, нисходящей спирали. А может, я просто старая. Слишком старая, чтобы оценить очарование последних зимних дождей. Молодые глядят на снег и дивятся его красоте. Старики же боятся, как бы не упасть. Неужели я настолько стара? Конечно, я старая… но не настолько же. Или настолько?

Она полагала, что выглядит не старше сорока. Это не соответствовало действительности. Меркатор была намного старше, а такой холодный дождь не доставил бы удовольствия даже самым юным. Окружающие подтверждали ее предположения. Все старались укрыться от злобных укусов зимы. Вдоль берега лоточники и покупатели наклоняли головы, вцеплялись в плащи и сутулились, словно ежи в ураган.

Почему страдать легче в компании? В отличие от переменчивой погоды эта мысль казалась неоспоримой истиной. В числе была сила, доказательством тому служил любой муравейник. И все же миллион муравьев, трудившихся в полной гармонии, не мог удержать ветер или остановить дождь. А если и мог, всегда возникал вопрос, следует ли пытаться.

Меркатор со своей ношей зашагала по улице к калианскому торговцу и его ветхому фургону, заполненному шарфами, дешевой бижутерией и стойками с одеждой. Эразм не был настоящим торговцем, поскольку не состоял в Рошельской купеческой гильдии – его туда не пускали. Он был калианцем, пусть и выдающимся среди своих людей, и ему не разрешали заниматься коммерцией на серьезной, постоянной или профессиональной основе. Каждая сделка Эразма была незаконной, однако на перемещавшуюся телегу можно было не обращать внимания. Противозаконность этой торговли являла собой пример величайших абсурдностей во вселенной: одному из лучших торговцев мира запрещали работать в одном из величайших торговых портов. Но этот город – точнее, весь Альбурн – служил пристанищем множеству выдающихся абсурдностей. Меркатор прекрасно это понимала, ведь в данном списке имелся пункт лично для нее.

– Добрый вечер, господин Ним, – поприветствовала она калианца, уронив ношу к его ногам. Человек, которого Меркатор знала десятки лет, проигнорировал ее и сделал вид, будто поправляет прилавок с побрякушками. Дождь стекал с крошечного навеса в красно-белую полоску. – У меня снова крашеная шерсть: двухслойные рулоны, нитки и пряжа. Эта партия получилась особенно хорошей: глубокий цвет, очень ровный.

Эразм шмыгнул носом и утерся, косясь на нее уголком глаза, по-прежнему делая вид, будто Меркатор здесь нет.

– Слишком рано, – шепеляво проворчал он, стараясь почти не шевелить губами и продолжая перебирать безделушки. – Тебя тут быть не должно. Люди увидят.

Он был совершенно прав: Меркатор пришла намного раньше обычного, но…

– Господин Ним, идет дождь, на улице холодно, а с наступлением ночи станет еще хуже. Никто не смотрит. Мне нужны деньги. Питаться – привычка, от которой трудно избавиться. – Она помолчала и добавила: – По крайней мере, так я слышала.

Это заставило сурового калианца улыбнуться. Он огляделся. Как Меркатор и сказала, на них никто не обращал внимания. Иначе она бы не подошла. Меркатор знала правила и не стала бы подвергать опасности хлипкие права Эразма на этот перекресток. Он был одним из немногих, кто покупал ее крашеную шерсть, и он был другом.

– Сейчас я ничего не могу купить. – В его глазах сквозило сочувствие.

Эразм Ним был хорошим человеком, смелее большинства. Он часто рисковал жизнью и доходом, чтобы помочь Меркатор. Большего она просить не могла, а потому просто кивнула.

Когда Меркатор наклонилась, чтобы поднять свои узлы, Эразм остановил ее.

– Подожди.

Он откинул несколько шарфов и достал маленький кошелек. Выложил на прилавок пару монет и подтолкнул к ней.

– За что это?

– Я должен тебе за последнюю партию.

– Нет, не должны.

– Значит, за предпоследнюю. Возьми.

– Но я…

Эразм протянул руку, снял с вешалки чудесный синий жилет и бросил на узлы Меркатор.

– И это тоже забирай. Не могу его продать. Все думают, будто он проклят. Надо было сразу отдать жилет герцогине.

– А почему не отдали?

– Привычка. – Калианец шмыгнул носом. У него начиналась простуда. Весенние простуды были настоящим проклятием. – Ничего не мог с собой поделать. Это в нашей крови, сама знаешь.

Брови Меркатор поднялись. Впервые за сорок лет торговец, пусть и неявно, намекнул на их родство. Затем она поняла, что ошиблась. Эразм Ним имел в виду себя и других калианцев; он вовсе не собирался включать ее. Порой Меркатор выдавала желаемое за действительное. Нет, она не хотела быть причисленной к калианцам, вовсе нет. Ее кожа и глаза имели подходящий оттенок, но она не была калианкой. И хотя Эразм Ним издавна твердил о своем благородном происхождении, его люди были грязью на улицах Рошели. А род Меркатор был навозом, который обходили даже калианцы. А сама Меркатор была…

– Твоя голова! – Эразм встревоженно махал рукой над собственной головой. – Прикрой голову!

Меркатор заметила экипаж, катившийся в их сторону. Быстро подняла насквозь промокшую шаль и прикрыла уши. Эразм отвернулся, сделав вид, будто поправляет товары на стропилах навеса. Экипаж проехал мимо.

– Они даже не смотрели, – произнесла она. – Занавески были задернуты.

– Это не важно. Если кто-нибудь увидит твои уши и подумает, что я имею дело с мир… – Он раздраженно посмотрел на Меркатор. – Возьми монеты и уходи.

Эразм положил монеты на прилавок, потому что не хотел, чтобы кто-нибудь увидел, как он дает мне деньги, или опасался случайно меня коснуться? Порой Меркатор также выдавала за действительное нежелаемое.

Она не знала, что вероятнее или лучше.

– Прежде чем уйти, я должна спросить. Есть ли новости? Какой-то намек, что герцог начал действовать?

Это была настоящая причина, по которой она пришла. Ей требовались деньги, но еще сильнее требовалась надежда.

Калианец покачал головой, сердито нахмурившись. Его терпение иссякло. У всех заканчивалось терпение, и это было плохо. Опасно. Эразм повернулся на звук очередного экипажа и кинул мрачный взгляд на Меркатор.

Она взяла деньги, подняла жилет и свои узлы и ушла.

* * *

Зажатый между старыми открытыми коллекторами и речным водосливом, заброшенный квартал Рошели – известный его обитателям как Мелра, а всем остальным как Трущобы, – не мог похвастаться мощеными улицами, и дождь размыл узкие тропки из грязи, пепла и фекалий. Большинство зданий в этой части Рошели их обитатели давно покинули. Поскольку у нынешних жителей не было ни средств, ни прав на ремонт, крыши и стены рушились по мере гниения опорных балок. Люди Меркатор использовали остатки древесины в качестве топлива холодными ночами, потроша собственные убежища ради тепла. Старый лес вторгся в Мелру, желая вернуть давно похищенную территорию. Дров хватало, людям запрещалось валить деревья. Технически им не разрешалось жечь рухнувшие стены и лестницы. Полный список того, что запрещалось делать обитателям Трущоб, казался бесконечным. Однако Меркатор находила повод для радости. Одна вещь в этот список не попала: мир дозволялось жить.