— Анри, это же цветок для Параши! Свадебный цветок! Ну, что ж Вы медлите, сорвите его мне! Не могу же я за алтарь заходить!

Нелли подпрыгивала от нетерпения. Молодой предводитель шуанов, смеясь, приблизился к цветку, преклонил перед ним колено и бережно сорвал.

Перехватив лилею, Нелли бегом воротилась в домик, где Параша и Катя уж завершали немудреные приготовления.

— Парашка, вот он, цветок короля! Может статься, что и последний на французской земле! Катька, куда лучше — на корсаж или в куафюру?

— В волоса, — отозвалась цыганка, перебирая ловкими пальцами льняные косы Параши. — Вишь, я их ракушечными-то бусами перехватила да кверху подняла, хорошо будет.

И верно, с лилеей в волосах, переплетенных живым перламутром, получилось лучше не надо. Нужды нет, что на ногах деревянные башмаки, Парашу они нисколько не портили. Горделивой красавицей стояла она в дверях, высокая, с высокой куафюрой, словно странно отрешенная от обыкновенных своих забот. Нелли и Катя болтали от волнения наперебой, не сразу и заметив, что подруга не вымолвила ни слова.

— Эй, ну где вы там, — сердито позвал снаружи Роман. — Меня дедушка Антуан просил поторопить, уж отец Роже готов.

— Ну, тоже свадьба называется, — в сердцах воскликнула Катя. — Ни заплачек спеть некому, ни пряников нет для выкупа невесты!

— А по мне так лучше и не бывает, — сериозно возразила Нелли. — О таком внукам и правнукам сказывают.

— И то верно.

Сопровождаемая подругами, Параша спустилась крутой тропою, идущей в расселине скал. Мужчин было поболе — девятеро, считая Романа. Благодаря тому свинцовый день сделался вдруг ярок, словно на серый берег села стая сказочных Жар-птиц: шуаны вывернули козьи свои куртки казовой стороною наружу.

— Вот это красота, и цветов не надо! — восхитилась Катя.

Чем только не переливались яркие шелка. На них кровоточили святые Сердца Иисусовы и гуляли единороги, дышали огнем драконы и плескались русалки, улыбались солнца и луны с человечьими лицами, странные деревья единовременно плодоносили и цвели.

Отец Роже уж нес к алтарю литургическую свою утварь, покуда обернутую в белый холст. На нем был белый, шитый серебряными нитями короткий плащ с капюшоном, Нелли не знала, как такое одеянье называется.

Отвесив изящный поклон, господин де Роскоф взял Парашу за руку и подвел к Ан Анку, уж стоявшему пред маленьким алтарем. Скромная невеста встала рядом с нарядным женихом. За нею подошла Катя, а за Ан Анку встал Ларошжаклен.

Голова Ан Анку была непокрыта и ветер вовсю трепал его длинные русые волоса.

— Veni, Creator, Spiritus,

Mentes tuorum visita

Imple superna gratia,

Quae tu creasti, pectora,

— начал отец Роже.

— Qui diceris Paraclitus,

Altissimi donum Dei,

Fons vivus, ignis, caritas

Et spiritualis unctio,

— стройно откликнулись шуаны.

Tu septiformis munere,

Digitus paternae dexterae,

Tu rite promissum Patris,

Sermone ditans guttura,

— далёко разносилось над древними водами.

Вдали реял парус корабля. Шлюпка, уж весь день снующая меж берегом и судном, на сей раз отлеплялась от борта.

Отец Модест, отошедший к воде, не молился со всеми, но лицо его выдавало волнение чувств.

Словно все было уже когда-то, и эти волны, и эти скалы. Словно так же, шумом океана, величественно звучала латынь, понятная Нелли на треть, ежели не меньше.

Но латынь вдруг оборвалась.

— Хочешь ли ты, Мартен, добровольно и без принуждения взять в жены сию девицу, которая пред тобою? — на скверном своем французском вопросил отец Роже.

Ничегошеньки в первое мгновение не поняв, Нелли даже огляделась по сторонам. Какой такой Мартен, откуда он взялся? Тут же столкнулась она глазами с Катей и подавилась решительно не подобающим смехом. Вот балда-то! Ей что, надобно было, чтоб пред святым алтарем человека назвали Призраком Смерти?

— Volo, — ответил тот по-латыни.

Вот уж, все-таки, конфуз. Выходит она так и не удосужилась за все минувшие месяцы спросить, как зовут Ан Анку? Получается, что так… Ох уж эти бретонцы со своими прозвищами, что прилипают к ним ровно вторая кожа!

— Хочешь ли ты, Прасковия, добровольно и без принуждения…

Ну как же она раньше не догадалась, вить не было дома никаких Мартынов! Хорошо хоть, кроме Катьки никто не знает.

— Volo, — твердо, словно и ей латынь не была в диковинку, ответила Параша.

А отец Роже продолжал допытывать их по-французски о любви и уваженьи, о верности и помощи до гробовой доски. А затем снова зазвучала латынь. Шуаны благоговейно молились, нарядные в расшитых своих куртках, и очень скромно глядел меж ними король Людовик в саржевом своем коричневом одеянии. Он тоже молился, стоял меж господином де Роскофом и Жаном Сентвилем. Оба его не видели.

«Святой король, дай им щастья насколько можно в нещасной стране!» — взмолилась Нелли. Людовик благосклонно улыбнулся ей, подходя к брачующимся. И улыбка не сходила с его уст, когда он стоял рядом с отцом Роже, связывающим их руки лентою епитрахили. Вот уж руки стянуты одним узлом. Король Людовик положил свою руку поверх сего узла.

Да видит ли его хотя бы отец Модест? Нелли обернулась к воде. Бог весть. Священник стоял, низко склонивши голову. Теперь она уже знала, что короля не увидит, когда вновь посмотрит на брачующихся. Так оно и вышло.

— Проповедь-то… Верно отец Роже ее на мессе скажет.

— Да уж скажет, понятное дело.

Параша и Мартен менялись уже кольцами, самыми простыми, серебряными. И те, о чем говорилось накануне, с трудом удалось добыть. Может и лучше, что серебро, вспомнилось Нелли из детских годов, чистый металл севера.

Над берегом пронзительно и громко разнесся птичий крик. Кричал не белый гоэлан и не черный корморан. Сие был крик совы.

— Синие на подходе!

— В укрытие! Отходим в пещеры!

— Эх, мессу-то не отслужу нонче! Быстрей, детки, надобно уж тогда вас благословить!

Параша и Мартен преклонили колени. Отец Роже торопливо осенил их знамением креста. Над расселиною загремели выстрелы.

— Корабль не может ждать! Кто знает, сколько их! — страшным но повелительным голосом выкрикнул господин де Роскоф. — С Богом, друзья мои, любимые мои друзья!

— Батюшка!

— Элен, все сказано меж нами! Лишняя минута может стоить чьей-то жизни. С Богом, драгоценный мой друг, не оставьте их, знаю, что не оставите! С Богом, Роман, с Богом, Катрин! Вперед!

Подхватив почти лишившуюся чувств Нелли на руки, отец Модест побежал по колено в воде к шлюпу. Кто-то из матросов, нет, оказывается Иеремия, бросил весла и толкал суденышко им навстречу. Перетащив Нелли через борт, отец Модест побежал обратно — настолько быстро, насколько позволяла вода, что удерживала ноги не хуже луговой травы. Куда?! Ах, конечно!