В этот день командарм-1 отдал частям 26-й пехотной дивизии А.Н. Порецкого, оказавшейся на крайнем левом фланге 1-й армии, повисшем в воздухе, приказ: «26-й дивизии оборонять позицию пассивно, но упорно. Кто оставит самовольно окопы, того расстреливать на месте без суда и следствия». Одновременно командарм пытался необоснованно подбадривать войска. Вечером 26 августа соединениями была получена телеграмма генерала Ренненкампфа, что, по сведениям священника бежавшего из плена, у немцев «настроение удрученное, на походе массы отсталых, они голодают, неохотно идут в бой». Ренненкампф присовокуплял: «Как таких не бить. Поздравляю всех с новой скорой победой; такой противник хорошо драться не может»[280].

С одной стороны – обещание победы, с другой – упорная оборона. Столь жесткий приказ был вызван осознанием в штабе 1-й армии сложившейся ситуации. Оказывается, немцы не пошли на Седлец, а движутся всеми силами на 1-ю армию, три корпуса которой сосредоточились в районе крепости Кенигсберг и, следовательно, легко могут быть окружены простым маневрированием неприятеля через Мазурский озерный район. В это время единственным препятствием перед противником оказался 2-й армейский корпус, в составе которого и находилась 26-я пехотная дивизия.

Вскоре в район Лыка были подтянуты 2-я (В.В. фон Нотбек) и 4-я (В.И. Селивачев) Финляндские стрелковые бригады. Тем не менее Жилинский, продолжавший лично руководить 22-м армейским корпусом, приказал Бринкену отходить к Августову. Опасение разгрома одного корпуса стало причиной того обстоятельства, что левый фланг 1-й армии был окончательно оголен, и немцы бросились вперед. Н.Н. Головин писал по этому поводу: «Это совершенно безграмотное решение штаба фронта; оно своими руками открывало немцам двери, ведущие в тыл генералу Ренненкампфу».

Именно это распоряжение главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта – об отходе 22-го армейского корпуса – стало последней каплей, переполнившей чашу терпения Верховного главнокомандующего. Раздробив усилия корпусов 2-й армии и сковав командарма-2 заведомо невыполнимыми приказами, генерал Жилинский довел дело до катастрофы под Танненбергом. Теперь же, когда 1-я армия сдерживала натиск превосходящих сил противника, главкосевзап, ничтоже сумняшеся, одним приказанием оголил фланг армии, позволив немцам преспокойно и без борьбы охватить левый фланг 1-й армии и нацелиться на удар в армейский тыл с последующим окружением большей части войск Ренненкампфа. Вот это полководчество – спасать от боя еще свежий корпус, чтобы дать врагу возможность уничтожить затем целую армию.

На местах решали по-иному. Когда немцы выдвинулись на левый фланг 1-й армии, штаб 22-го армейского корпуса под давлением офицеров Генерального штаба решает ударить по неприятелю на Сувалки и остановить наметившийся охват. Командарм-10 В.Е. Флуг одобрил решение комкора-22 барона А.Ф. фон дер Бринкена и его сотрудников, приказав наступать на Сувалки. И в тот момент, когда Финляндские стрелковые бригады уже приступили к маршу, главкосевзап Я.Г. Жилинский отменяет наступление, приказывая вместо наступления на Сувалки отступать на Августов. А что такое был 22-й армейский корпус к 27 августа? В боях 24—26-го числа были потрепаны только 4 полка из 16, входивших в состав корпуса. По неприятелю должны были бить 12 свежих Финляндских полков – с прекрасным личным составом, в основном из кадровиков.

В результате же распоряжений штаба фронта за неделю с момента своего сосредоточения в Восточной Пруссии 22-й армейский корпус прошагал 300 верст, почти не видел противника (12 полков из 16 не участвовали в боях) и теперь был вынужден отступать, позволяя противнику уничтожить 1-ю армию. То есть штаб фронта вел к новому тяжелому поражению, в то время как штаб армии (10-й) и корпуса (22-го) пытались этому сопротивляться. Как мог такой «полководец», как генерал Жилинский, перед войной возглавлять Генеральный штаб, потом Варшавский военный округ и, наконец, с началом войны один из двух фронтов? Вот где наглядное свидетельство разложения существовавшей в Российской империи системы управления.

Итак, два корпуса, входившие в 10-ю армию, по приказу генерала Жилинского отступили на Августов – Граево, чтобы, по выражению комфронта, «устроить тылы». Дело в том, что 10-я армия базировалась на юг и потому, что совершенно естественно, при отступлении, войска 10-й армии стали отходить на свои коммуникации. То есть отход совершался не на восток, что все равно прикрывало левый фланг 1-й армии, а на юг, к Августову. Именно так действовал и 1-й армейский корпус в сражении под Сольдау.

Поэтому, что так же естественно, этим маневром левый фланг 1-й армии, до того занимаемый 22-м армейским и 3-м Сибирским корпусами формируемой 10-й армии, оказался совершенно оголенным. Догадаться подчинить эти корпуса П.К. Ренненкампфу на время оборонительного этапа операции штаб фронта не догадался. Принцип сосредоточения сил при отступлении, чтобы на всех направлениях быть сильным, был отброшен: русская группировка раздроблялась. В войсках же противопоставляли Жилинского и Ренненкампфа: «Мы завоевали Пруссию, но, к сожалению, бездарный Жилинский не мог удержать завоеваний Ренненкампфа. Он все нарочно делал всякие гадости нашему блестящему человеку, и когда-нибудь история докажет, что Ренненкампф сделал действительно суворовский набег – всё бежало и трепетало»[281].

Разумеется, что Гинденбург незамедлительно воспользовался этим очередным «подарком судьбы», столь любезно предоставленным ему Я.Г. Жилинским и его сотрудниками (как будто бы участи 2-й армии было мало). Теперь немцы решительно, не оглядываясь на южные фланги своей группировки, бросились вперед, сметая немногочисленные заслоны, в спешке разворачиваемые Ренненкампфом на своем левом фланге. Ведь 1-я армия к этому моменту растянулась уже на 150 км, вместо первоначального фронта наступления в начале августа в 45 верст. Теперь войска 1-й армии были окончательно изолированы и оторваны от всех подкреплений, что продолжали прибывать из глубины страны на Северо-Западный фронт (их отправляли в 10-ю и 2-ю армии, не принимавшие участия в данной операции на Прегеле).

Противник, как и на первом этапе операции, тщательно разработал свои действия. Немцы активно использовали свою немногочисленную конницу: кавалерия поддерживалась велосипедистами и броневиками. С 26 августа ожесточенные бои разгорелись по всему фронту 1-й армии, усиленной лишь одним 26-м армейским корпусом А.А. Гернгросса. В это время разбитая 2-я армия только-только пополняла свои ряды: из-под Варшавы перебрасывались только что подошедшие на фронт Сибирские корпуса, а около крепости Гродно формируется новая 10-я армия (22-й армейский, 3-й Сибирский, 1-й Туркестанский корпуса – около 80 тыс. штыков при 150 орудиях). Вся эта масса войск безмолвно выжидала развития событий: даже после отхода 1-й армии Жилинский не думал о производстве контрудара корпусами 10-й армии в тыл наступающей германской группировке.

В свою очередь, П.К. Ренненкампф намеревался создать в районе Гольдапа сильный кулак из 20-го и 2-го армейских корпусов, усиленных тремя кавалерийскими дивизиями, чтобы парировать германский обход вокруг Мазурских озер. Для производства такого маневра 20-й армейский корпус был переброшен с остававшегося пассивным правого фланга армии на левый фланг. Корпус двигался по дорогам, забитым обозами отступавших войск, что не только тормозило его продвижение, но и дезорганизовывало войска.