С другой стороны, подход 20-го армейского корпуса на поддержку 2-го корпуса позволил русским удержать прогнувшийся левый фланг 1-й армии и дать возможность массе тыловых учреждений выйти из намечавшегося мешка. Исследователи пишут о Ренненкампфе: «Военные историки до сих пор не оценили должным образом его диагональный быстрый маневр 20-м армейским корпусом от реки Дейме через свои отступавшие боевые порядки на левый фланг армии к Даркемену, по сути сорвавший план выхода немцев к Среднему Неману»[282].

Действительно, теперь русские держали на своем левом фланге 2,5 корпуса, но противник имел на этом направлении подавляющее превосходство: 5 армейских корпусов. Поэтому отход 1-й армии стал фактически неизбежным после того, как враг 28-го числа ворвался в Гольдап, своим фланговым маневром выйдя на южное левое крыло 1-й русской армии. В связи с этим дальнейший отход стал постепенно принимать характер беспорядочного отката на восток, лишь бы не оказаться в окружении.

Генерал Ренненкампф, кавалерист Русско-японской войны, не смог наладить надлежащее противодействие противнику в той ситуации, где требовалась железная воля и выдержка, а не лихой порыв. Британский представитель при русском командовании полковник А. Нокс, который в период Восточно-Прусской наступательной операции находился во 2-й армии и не попал в плен только потому, что, выезжая в центральные корпуса, ген. А.В. Самсонов отказался взять его с собой, верно подметил, что «Ренненкампф, быть может, мог бы быть Мюратом, если бы родился на сто лет раньше, но в XX веке на посту командующего армией он был опасным анахронизмом»[283].

Альтернативой этому решению могла стать лишь капитуляция после новых «Канн», только уже в отношении войск генерала Ренненкампфа. Командарм-1 не желал отступать, так как штаб фронта твердо обещал ему прикрыть левый фланг 1-й армии собираемыми войсками 10-й армии. Как раз в этом и заключается главная причина того обстоятельства, что П.К. Ренненкампф не предпринимал перегруппировки, хотя не мог не сознавать, что его левый фланг слаб. Имея у себя слева как минимум 2 корпуса, можно было не беспокоиться – ведь штаб 1-й армии, как показано выше, имел возможность в короткий срок стянуть на левый фланг еще 2,5 корпуса.

Однако «руководство» Я.Г. Жилинского оказалось столь несостоятельным, что дивизии 10-й армии были разбиты поодиночке, а затем приказом главкосевзапа отведены за Лык. Только теперь командарму-1 пришлось перегруппировывать свои войска, но – уже под ударами неприятеля. Разумеется, что подразделения перешивались, вступали в бой по частям, обозы перекрывали дорогу артиллерии, а в тылах царила паника. Отсюда и большие потери 1-й армии при отступлении из Восточной Пруссии – штаб фронта обещал много, но делал не только мало, но даже как будто бы действовал заодно с противником. Игра «в поддавки» с русской стороны продолжилась.

Войска 1-й армии, уступая врагу в числе и артиллерийском огне, отходили с отчаянным сопротивлением. Нанося постоянные контрудары, остатки 2-го, 20-го, 4-го армейских корпусов вынуждали противника то и дело останавливаться и перегруппировывать свои войска для новых ударов. Подразделения 3-го армейского корпуса Н.А. Епанчина послужили тем резервом, что не дал немцам возможности окружить 1-ю русскую армию. 3-й корпус отходил с боями вместе с прочими соединениями 1-й армии. Русская 1-я армия потерпела поражение, но говорить о разгроме совсем нельзя.

Под Гольдапом, Лыком, Сувалками русские отступали лишь после яростного боя. Так, 29 августа, в ходе контратаки частей 2-го армейского корпуса В.А. Слюсаренко, немцы были остановлены западнее Сталлупенена, что позволило Ренненкампфу вывести главные силы армии из намечавшегося окружения. Хуже показали себя, разумеется, второочередные дивизии, неважно подготовленные и необстрелянные. Приданные тому же 2-му корпусу 72-я и 54-я пехотные дивизии были последовательно разгромлены у Куттен и Клещовен. Например, 72-я дивизия «подверглась удару двух германских корпусов (1-го и 17-го). На стороне германцев было пятерное превосходство сил при подавляющей артиллерии. Понятно, что дивизия была разгромлена»[284]. Донесение начдива-72 Д.Д. Орлова комкору-2 около полудня 28 августа показывает причину поражения: «Доношу, что до 11.30 все на фронте шло благополучно, но после подхода тяжелых орудий нижние чины начали самовольно беспорядочно отходить с позиции. Так, 72-й артиллерийской бригады передки бросили свои батареи, а прислуга оставила орудия… связь мою со штабом корпуса и бригадой прервали»[285].

Своевременное отступление, начатое войсками, а затем и санкционированное штабом 1-й армии, позволило командарму-1 вывести вверенные ему войска из того нового «котла», что после Танненберга замышлял Людендорф. Гренер так оценивал ситуацию конца августа восточнее цепи Мазурских озер: «Операция на Мазурских озерах была проведена без той настойчивости и последовательности, какая была при Танненберге. План не мог быть выполнен немцами, потому что Ренненкампф отступил в тот момент, когда ни фланговое, ни фронтальное наступление не могли еще оказать на него полного воздействия»[286].

В эти дни окончательно упала вера в генерала Жилинского как человека, достойного занимать свой высокий пост, – прежде всего, среди его ближайших сотрудников. Исполнять свои обязанности на надлежащем уровне штаб фронта уже не мог. Один из офицеров штаба Северо-Западного фронта Ю. Плющевский-Плющик записывал в своем фронтовом дневнике: «Господи, помоги нам. Главное – спаси от позора. Жилинского надо убрать, и это, наверное, будет сделано. 26-го, когда ему надо было настоять на отходе Ренненкампфа, он не сумел это сделать и согласился на его доводы, а теперь оправдывается и шлет наивно-недобросовестные телеграммы в Ставку, уверяя, что Ренненкампф не исполнил его приказания и теперь бежал от армии в Вильковишки. Чувствуется, что это – судорожное хватание за власть… кто не настоял на правильном решении об отступлении 26-го и поддался гипнозу завоевателя, не желающего отдавать взятое ценою крови?»[287] Схожим образом писали и в тыл, когда Жилинский был сменен Рузским: «С вступлением Рузского в командование армиями прусского фронта, наши действия там сразу приняли более идейный характер (стратегическая сторона). Жилинский этого не сумел сделать: его единственное стремление было то, чтобы армии не вырвались из его управления, поэтому он иногда душил частную инициативу и забывал все остальные»[288].

Между тем новые удары немцев превосходными силами по 1-й русской армии означали, что русские продолжают терять в сражениях свои кадры. Основная тяжесть боя ложилась на плечи перволинейных войск. Второочередные дивизии еще не были втянуты в боевую работу, а потому порой проявляли слабость и разброд в своих рядах. В таких случаях резко возрастала роль их начальников, цементировавших своим личным присутствием в боевой линии стойкость духа войск. Так или иначе, командарм-1 так и не сумел в должной степени организовать армейское сражение теми же самыми войсками, что еще накануне разбили врага под Гумбинненом: энергии ген. П.К. Ренненкампфа хватило лишь на то, чтобы не дать себя окружить. В итоге масса второочередных частей и обозов, не успевая отступать под прикрытием кадровых войск, попадала под удары германских авангардов: новые тысячи русских военнопленных пополняли «копилку» Гинденбурга и Людендорфа.