Наконец решившись, она вытащила из гнёзд на поясе две плотно сидевшие там скляницы — нетронутые, с при— тёртыми пробками, наглухо залитыми сургучом. Решительно сломала печати, вытянула руки — и капнула ровно две капли, по одной из каждого флакона, прямо на пол перед вместилищем Пера.

Несколько мгновений ничего не происходило, а потом пол внезапно вздрогнул, по трещинам в белом алтарном камне побежали струйки голубоватого пламени. Гончая отшатнулась, почти отпрыгнула — и вовремя, потому что и сам алтарь, и Перо Феникса разлетелись в пыль, а на их месте возникла пылающая всё тем же голубовато-призрачным, переливчатым огнём сфера.

Алиедору словно схватили за горло, незримая рука душила Гончую, и казалось невозможным разжать бесплотные пальцы. Призрачный шар раздувался, вбирая в себя и алтарь, и всё остальное вокруг, — а потом из него внезапно вынырнул целый рой крошечных крылатых существ в зеленовато-золотых одеждах. Радужные прозрачные крылья били воздух, сверкали голубым лезвия обнажённых крохотных мечей, и у Алиедоры глаза полезли на лоб. Такого она никогда не видела и ни о чём подобном не слыхивала, даже учась в Некрополисе.

Долго удивляться ей не пришлось — незваные гости ринулись прямо на неё, воинственно размахивая маленькими клинками. А за этим роем уже спешили новые пришельцы — уже обычного роста, в изысканных, совсем не боевых камзолах с золотым шитьём и тонкими изящными шпагами. Голубое пламя на клинках, странные, мягкие, полумужские-полуженские черты и — три глаза.

Почти как у приснопамятного Метхли.

Не так страшно, даже красиво, но — ошибиться Алиедора не могла. Доньята враз ощутила всё тот же, прекрасно знакомый кисло-металлический привкус Гнили. Они все были изменёнными, так же как трёхглазый чародей.

Пришельцев было слишком много даже для Гончей Некрополиса. Алиедора и не пыталась состязаться с ними в ловкости и владении клинком. Пальцы сами вырвали из прихваченного для верности суровой ниткой газыря заветную скляницу, где, разделённые тонкой перегородкой, едва заметно колыхались иссиня-чёрная и кроваво-красная жидкости.

Призрачная сфера, откуда рвались незваные гости, явно была творением магии высшего порядка, а красно-чёрная скляница как раз и предназначалась для разрушения магических конструктов. О том, что случится с воспользовавшейся эликсиром Гончей, создатели его, разумеется, предупреждать не стали.

…Алиедору спасло лишь до предела убыстрённое алхимией тело, отшвырнувшее хозяйку прочь, да так, что доньята с размаху врезалась в стену и едва не лишилась чувств. Её окатило волной жара, одежда задымилась, несмотря на все пропитывавшие её алхимические премудрости. За спиной что-то грохотало и рушилось, подземелье заполнил удушливый дым. Кашляя и цепляясь за щербатую каменную кладку, Алиедора поднялась, качнулась, пытаясь понять, где же ведущие наверх ступени.

Сапог доньяты наткнулся на что-то мягкое, слабо застонавшее.

Трёхглазое существо вяло копошилось, судорожно дёргая руками и ногами. Рядом валялась сломанная шпага, от эфеса вниз по клинку по-прежнему струились волны голубоватого пламени. Там, где только что был алтарь, бушевало тёмное пламя. Тут и там среди клубов дыма на плитах виднелись неподвижные тела вторгшихся, одежда на многих тлела, на иных — полыхала.

— Гррр… — у Гончей вырвалось звериное рычание. Алиедора рывком вскинула пришельца на плечо, кряхтя, потащила наверх. Тот лишь слабо стонал, не пытаясь сопротивляться.

…Из дыры, когда они выбрались на поверхность, валил непроглядный чёрный дым, тяжёлый и жирный. Вся покрытая копотью, отчаянно отплёвывающаяся и откашливающаяся доньята тем не менее сумела выволочь диковинного пленника на поверхность. В лагере «чашников» всё оставалось по-прежнему — то есть лежали трупы. Алиедора кое-как доползла до раскинутого шатра, и тут её согнуло пополам жестокой судорогой, началась рвота — тело отвергало влитую в него алхимическую отраву.

Пить. Безумно хочется пить, губы сами собой словно приникают к незримой чаше, в которой — вода, холодная, ломящая зубы, со хрусткими тонкими льдинками. Что угодно за глоток воды, чтобы безо всяких добавок, настоек и эликсиров!

Вода в лагере «чашников» была. Усердные служки натаскали с избытком — вот она, в аккуратных пузатых бочонках. На краю одного даже висит ковшик с цепочкой, чтобы не пропал. Только дотянись.

…Алиедора дотянулась. Трясущейся рукою зачерпнула из бочонка, дрожа и расплёскивая, поднесла ковшик ко рту.

Нет, словно щёлкнул невидимый бич. Ты — Гончая. Ты исполняешь приказы. Никакой чистой воды, ты знаешь. Ты не человек, ты больше, чем человек, но тело ещё не закончило преображение. Чистая вода тебя убьёт. Брось крупинки, ты знаешь какие, потом уж пей.

Корчась от сосущей, тянущей боли, поселившейся где-то в животе, Алиедора таки откупорила нужные склянки, уронила в воду горошинки снадобья. Вода мгновенно изменила цвет, загустела, сделавшись словно жидкий кисель, завоняла тухлым. Алиедоре пришлось задержать дыхание и зажмуриться, прежде чем она смогла сделать хоть глоток.

…Как обычно, после первого приступа отвращения стало легче. Вся в поту, она лежала, не имея сил даже пошевелиться. Из отупения и прострации её вывел пленник, застонавший громче обычного. Пришлось подняться.

— Чего тебе? — Алиедора знала, он — или она? оно? — не ответит.

Однако существо приоткрыло рот, слабым движением указывая на него.

— Пить, что ли, просишь? — Она взглянула на «кисель» в ковшике. Хоть пленник и изменённый, но дать ему сейчас эту смесь — обречь на верную смерть. — Погоди ты. Сейчас добуду тебе чего-нибудь…

Мятая серебряная фляга, найденная у одного из убитых ею рыцарей, мелко колотилась о дрожащие зубы — пленник пил жадно, вздрагивая всем телом.

Алиедора чуть не умерла от зависти, с отвращением швырнув ковшик наземь. Тёмная слизь полилась на мох, и тот немедленно почернел, обугливаясь. Доньята поёжилась.

Трёхглазое существо попыталось сесть, едва не упало обратно на мох, наконец, с помощью Алиедоры, ему удалось подняться.

— Авви а? Авви а?! — настойчиво-музыкальный голос.

— Какое тебе ещё «авви а», — огрызнулась доньята, на всякий случай пинком ноги отбрасывая подальше обломок тонкой шпаги. — Попался, так сиди и не чирикай. — Так говорили дворовые мальчишки и девчонки ещё в родном замке, отчего-то всплывшем сейчас из глубины памяти с поистине убийственной остротой и чёткостью. — Ножа нигде не прячешь?

Нет, иного оружия на пленнике не отыскалось. Все три глаза уставились в упор на Алиедору, тонкие пальцы беспокойно шевельнулись.

— Но-но! — Воронёный клинок её собственного меча вмиг оказался у горла пленника, там, где совсем по-человечески трепетала синеватая жилка. — Будешь делать, что я говорю, иначе… — Она слегка вдавила остриё. Трёхглазый беспокойно захрипел, пытаясь отодвинуться.

В походном арсенале Гончей всегда найдётся, чем связать пленному руки. Так они и побрели к морю — впереди трёхглазый, следом за ним — Алиедора.