— Миша Мочкин, Денис Поелов, кто там еще? Давайте начинать, — распорядился Сергей.

На занятие остались только трое старых кружковцев.

— Друзья! — обратилась к ним Наташа. — Русский мужик не эгоист…

Сергей ушел из «классной» в «учительскую» и растянулся на кровати. Из-за двери раздавалась речь Наташи. Она произнесла ее от начала до конца, так же вкладывая себя в свое выступление, как если бы делала это перед многочисленной публикой. Когда кружковцы ушли, Наташа вернулась в «учительскую», молча прошла к своей кровати и задернула занавеску. Скрипнули пружины, после чего опять установилась тишина.

— Хочешь чаю? — спросил Сергей.

— Лучше воды.

Когда он передавал Наташе стакан, их руки коснулись друг друга.

— Да тебя лихорадит! — воскликнул Сергей. Он потрогал Наташин лоб и присвистнул. Наташа выпила воду, отдала стакан и легла, повернувшись к стенке. Сергей остался у ее постели.

— Давай спать, — сказала она ему, не поворачиваясь, и натянула одеяло до подбородка.

Сергей не отходил.

— Ты дрожишь. Дать тебе Ирино одеяло?

— Не надо мне ничего Ириного.

— Брось глупости! Тебя лихорадит по-настоящему.

Он сходил за одеялом и укрыл им Наташу. Она не переставала дрожать. Тогда он лег к ней в постель и обнял ее. Она не выразила никакого протеста. Он прижал ее к себе крепче. Тут раздался ее слабый голос:

— Я эту схватку со старым и косным в народном сознании проиграла. Помоги мне добраться до дома.

— Конечно. Если тебе завтра будет лучше, сразу уедем.

— Нет, сейчас.

— Сейчас поздно. На вечерний поезд мы уже не успеем. Возьмем завтра лошадей у Поелова и…

— Пошли прямо сейчас, пешком. Доберемся как раз к утреннему поезду.

— Идти ночью семнадцать верст с лихорадкой? Бог с тобой.

— Я дойду. Я себя знаю.

По дороге Сергей удивлялся, сколько же воли было у Наташи. Она шла размеренно, твердым шагом. Если Сергей ее что-то спрашивал, отвечала коротко, сама же разговоров вообще не заводила — берегла силы. Убедить ее время от времени останавливаться и отдыхать было невозможно. Только когда прошли Овсятино, что было в двух верстах от станции, она согласилась на привал. Здесь произошло то, чего Наташа боялась: она села и размякла.

Только что железная, неутомимая, Наташа вмиг потеряла твердость, словно из нее выпал стержень. Опустившись на землю у обочины, она завалилась на бок и осталась лежать на земле, подогнув колени, маленькая, как ребенок. Сергей достал из мешка куртку, легонько тронул Наташу за плечо:

— Привстань, я подложу под тебя.

Наташа уже спала. Сергей потрогал ее лоб, он по-прежнему горел. Он накрыл ее и пошел искать место поудобнее.

Когда Сергей вернулся к Наташе, он застал ее в той же позе. На его зов она не отозвалась. Семинарист взял ее на руки и перенес в лесок у дороги. Там, под сосной, где уже была готова хвойная подстилка, он уложил Наташу и взялся разводить костер.

Сергей не сразу заметил, что его спутница проснулась. Перевел очередной раз взгляд с огня на нее и увидел, что она на него смотрит.

— Выспалась? — спросил Сергей.

Наташа кивнула.

— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался он.

— Прекрасно.

— Ты феникс. Тогда я тушу костер — и дальше.

— Подожди, — остановила она его.

Он поймал ее острый взгляд.

— Ты что?

Она молчала. Он ей улыбнулся.

— Я что-то не то сказал?

Наташа поколебалась и произнесла:

— История повторяется.

— Какая история.

— Лес, костер, он и она, у нее — разбитое лицо, он — небесное благородство.

— Ты о ком?

— Моя мать любила скитника.

— А он?

— Он ей книгу читал.

— Какую книгу?

— Не важно какую. Она ничего не понимала.

— Духовную книгу?

— Говорю же, не важно. Моя мать была далека от книг, вообще неграмотная. Она слушала не книгу, а того скитника. Его звали Никитой. Она была счастлива, что он читает для нее. Он зажигал костер. Они сидели у огня.

— И все же что это за книга? — опять спросил Сергей.

— Господи, опять лезут в голову те мысли… — произнесла Наташа, думая о своем. Она тряхнула головой и посмотрела на Сергея в упор. — Ты ведь не из-за Ирины пошел с нами, а из-за меня, верно?

Он сощурился и ничего не сказал.

— Я знала это. Меня это не трогало. Ты мне не нравился. Я знала — тебе наплевать на социализм, а для меня он был святое дело…

— Был?! — переспросил Сергей.

— Подожди, не перебивай! Слушай, что я сейчас скажу. Только что мне открылось: весь этот поход по деревням, все, что случилось, — все это вело нас к этому огню, к этому моменту, к этому разговору. Понимаешь?

— Пока нет, — сказал он, не спуская с нее глаз.

Она сникла и стала смотреть в сторону. Он пересел к ней поближе, обнял, повернул рукой ее голову к себе, заглянул в глаза и потребовал:

— Говори дальше.

Ее взгляд остался холодным. Наташа опустила глаза и произнесла:

— Раз ты не понимаешь это с первого слова, тогда это трудно объяснить.

— А ты все же попробуй, — настаивал семинарист.

— Не сейчас. Сейчас нам надо на станцию. А то поезд пропустим.

Наташа убрала руку Сергея со своего плеча, поднялась и стала тушить костер.

У Наташи на квартире они были под вечер.

— Ирина уже забрала вещи, — заметил Сергей.

Он прошел к ставшей теперь свободной койке, сел на нее и стал покачиваться на пружинах, борясь с сонливостью.

— Ложись, — предложила Наташа.

— А ты? Хочешь, я схожу за доктором? — спросил семинарист.

Она подошла к нему, опустилась на корточки, взяла его руки в свои и сказала:

— Я была несправедлива с тобой. Теперь я это вижу.

— Только теперь? — спросил он с вымученной улыбкой.

Наташа поднялась и повторила:

— Ты ложись, отдохни. Остальное — потом.

Семинарист послушался и, растянувшись на матрасе, тут же заснул.

Сергей проснулся среди ночи, оттого что не мог перевернуться на другой бок. У него за спиной, прижавшись к нему, лежала Наташа. Он повернулся к ней. Глаза у Наташи были открыты.

— Не спишь? — удивился он. Она была все еще в платье.