— Идти мне далече, — заявил атаман. — Так что будь добр, Семен Иванович, выдай государевым людям, что требуется, подобру-поздорову, а то людишки у меня оголодали, сами до амбаров сходить могут.

Кровь ударила в голову князя воеводы. Обнаглел безродный дьячок, возомнил из себя чего, дерзит, смеется разбойник. Еле удержался князь Шаховской, чтобы не выхватить саблю. Была еще надежда решить все мирно.

Достал воевода отписку и зачитал государевы слова:

«Велено тебе, господине, тех людишек имать, разоружить и сажать застрельщиков в тюрьму, и о том отписать в Тобольск», — прозвучало для атамана как гром среди ясного неба.

Кинулся тогда Максимка Перфильев с десятниками обратно на ладьи разбойные и велел отходить прочь от берега. Но сторожевые струги уже встали со стороны реки и для острастки шибанули из пушек. А на берегу стал собираться весь енисейский крещеный люд. Кроме острожных стрельцов, подошли промысловые, торговые люди, крестьяне, — все, кто носил под рубахой православный крест. Собралось более шести сотен человек, вооруженных копьями, саблями, а то и оглоблей.

И тогда испугались воровские казаки. Сами повязали и сдали воеводе Шаховскому всех застрельщиков, а оружие сложили.

То был значимый день в жизни воеводы Семена Шаховского. Лишь через несколько месяцев дойдут вести о енисейских событиях в Москву. Так бесславно завершилась экспедиция по поиску серебра на Верхней Тунгуске, столь грандиозно задуманная, изначально обреченная и так трагически завершенная.

Но история поиска серебра на этом не закончилась. Неожиданно для всех она совершила новый зигзаг и, вновь набирая силу, устремилась на восток, а начало этому положило внезапное освобождение из-под стражи Максима Перфильева и многих его людей, тех, кто не запятнал себя кровавыми бесчинствами.

Срок воеводства князя Семена Ивановича Шаховского подходил к концу, и это его не радовало. Рудные поиски Якова Хрипунова закончились крахом, братские народы не подведены под государеву руку, Красноярский острог подчинен Томскому разрядному воеводству, а Енисейск, по сути, за время воеводства не проявил себя никоим образом. Столь грустное завершение службы в Енисейском остроге могло означать лишь одно — низкую оценку государя и плохие перспективы в дальнейшем назначении. А если донести до государя все последние события, как они есть, то и того более — жди беды.

Казак, чья служба состояла в присмотре за порядком в приказной избе, сообщил воеводе о приходе князей Шориных. Братья с первых дней пребывания на Енисейской земле, несмотря на странность их целей и полномочий, вызывали у воеводы доверие, особенно усилившееся в свете последних событий. Надеясь на пользу от данной беседы или на приятность от времяпровождения, воевода тут же пригласил братьев к себе. Удивительная схожесть братьев поначалу не вызывала проблем в общении с ними. Тимофей более отмалчивался, чувствуя недостаток знаний здешней жизни, а разговоры вел преимущественно Петр. Но Тимофей становился все более активным в беседах, а их схожесть стала проявляться даже во мнениях и взглядах. При желании или из озорства князья Шорины могли поставить в тупик собеседника, но это не касалось воеводы Семена Шаховского. По молчаливому согласию братьев, право начинать разговор осталось за князем Петром.

Сегодня это не имело значения. Петр пришел на беседу в форме стрелецкого сотника, в красном с галунами кафтане. Это подчеркивало официальность разговора и настраивало на серьезный тон.

— Князь Петр Васильевич! Князь Тимофей Васильевич! Рад видеть князей Шориных-Черкасских в полном здравии и прекрасном самочувствии. Наслышан, что вы собираетесь отправиться на Верхнюю Тунгуску! Вы знаете, как называют эту реку братские?

— Да, наш ученый друг Турай-ад-Дин спешно занимается изучением языков братских людей и уже поведал, что Верхняя Тунгуска на их языке звучит как Ангара Мурен, что по-русски означает «разинутый, открытый», а также — промоина или ущелье, — пояснил Тимофей.

— Отчего же приятное на слух название имеет столь уродливый перевод? — продолжал спрашивать воевода.

— И это он выведал у братского, что сидит в аманатской избе. С его слов выходит, что очень давно стали таять ледники, уровень Байкала начал расти. Сначала вода спружилась в горном ущелье, потом прорвалась в гору, через пещеру, а там камни были, из которых известку жгут. Те камни вскипели, выбросили все наружу, и образовался огромный провал. Вода хлынула в этот провал и потекла вниз. Раз по-братски провал называется ангарой, а река потекла по провалу, то ей и дали имя Ангара.

— Очень любопытно! При случае расскажу эту историю государю нашему Михаилу Федоровичу, но он не любитель неведомых слов. Согласно его наказным грамотам, всякое название реки должно означать народ, там проживающий, а название острога — место, где его ставили. Но мы, кажется, отклонились, у вас, думается, есть дела ко мне. Рад буду помочь князьям Шориным напоследок. Ведь я в скором времени направляюсь в Москву, лишь дождусь нового воеводу и передам ему дела.

— Князь Семен Иванович, — заговорил Петр. — Помните август 1629 года? Вы тогда недавно заступили на воеводство, а я добрался до Енисейской земли.

— Да! Эти воспоминания свежи в моей памяти! Но что князь имеет в виду?

— Тогда мне был дан мудрый совет: воздержаться от сыска, а если и вести, то тайно для пользы своей. Сейчас я то же самое советую тебе, воевода.

— Ты, князь, говоришь о воровских казаках, что под стражей ждут отправки в Тобольск?

— Особой вины на них нет, их нельзя винить в душегубстве, и они не чинили измену государю нашему. Их вина лишь в отсутствии жесткой руки, тебе хорошо ведомо, насколько это важно. Они могут сослужить добрую службу государю Михаилу Федоровичу. Тебе, князь Семен Иванович, и мне.

— О какой службе ты говоришь? — продолжал пытать князь.

— О той, что служилый человек правит. Почему нынешним годом ясака меньше взяли, почему землиц новых под царскую руку не подвели? Причина известная! То киргизов опасались, то наших казачков с Ангары дожидались, а служилых людишек в остроге недостает, некого было по службе отправлять. А у тебя, воевода, сейчас под стражей на государевых харчах более ста душ сидючи сидят. Ведь то есть великий разор государю нашему Михаилу Федоровичу.

— Так ты мне советуешь с этих казаков поручную бумагу взять и службу править заставить?

— То так, воевода! Отпиши государю, что серебро рудное в горах не сыскали. Добро всяческое, что за Яковом Хрипуновым числилось, возвернули, а казаки по твоим государевым делам разосланы. О том роспись землям составь, в которые посланы из Енисейского острога служилые люди. Передашь ту роспись главному судье приказа Казанского дворца, князю Дмитрию Михайловичу Черкасскому. Тот все уладит, а заодно и обо мне все обскажешь.

— Добрый совет, князь! Ну а твоя корысть в чем будет? — возликовал воевода.

— Сними, батюшка, опалу с Максимки Перфильева да чин пятидесятника дай и отправь его на Верхнюю Тунгуску в братской землице острог ставить. Мне с ним сподручно будет.