в рукописи) «Диалектика абстрактного и конкретного». С ведома автора послал текст в миланское издательство Фельтринелли. Последствия не замедлили себя ждать. В партбюро философского факультета МГУ Ильенкова заставили написать письмо в Италию с отказом от издания там книги, объявили ему партийный выговор. На исходе 1950-х службы безопасности жестоко зачищали все проявления инакомыслии в университетской среде.

Витторио Страда в нашем доме в Переделкино. 2005

А тут неукротимый итальянец выкинул еще один фортель. Он познакомился в общежитии со студенткой филфака, очаровательной и «круто хара́ктерной сибирячкой» (по определению А. Т. Твардовского) Кларой Янович, и женился на ней. Они зарегистрировали свой брак 4 июля 1958 года. Партийная бюрократия университета организовала «общественное осуждение» поведения комсомолки Янович. Но неудобный итальянец опять победил. Генеральный секретарь Итальянской компартии Пальмиро Тольятти вступился за товарища по партии. Витторио Страда вернулся в Италию вместе с советской женой.

В начале шестидесятых Страда работает в издательстве «Einaudi» консультантом по русской литературе и готовит к публикации произведения русских классиков, политических мыслителей от Герцена и Ленина до Троцкого, прозу Аксёнова, Бабеля, Булгакова, Домбровского, Олеши, Солженицына…

Тут и происходит его знакомство, пока виртуальное, с Юрием Карякиным. Вот как об этом рассказывает сам Юра: «Почему-то с отрочества, тем более с юношества, – я это слишком хорошо помню, всегда чувствовал, что мне не хватает брата… <…> Но чтобы вот так, абсолютно неожиданно, в 1964 году, обрести брата в Италии!.. Тогда я работал в редакции журнала „Проблемы мира и социализма“ (в Праге). Начал писать статью о Солженицыне, вернее, о повести его „Один день Ивана Денисовича“. <…> Вдруг напал на рецензию на повесть Солженицына какого-то Витторио Страды, который, в сущности, и написал уже почти все то, что и как я хотел сказать. Тогда же подумал-почувствовал: вот человек, который познает любовью и для которого любовь и есть способ познания»[67].

Прошло несколько лет, и весной 1968 года, в разгар Пражской весны, Витторио с Кларой приехали в Москву. Карякина только что исключили из партии за выступление на вечере памяти Платонова в Центральном доме литераторов. Он отдал Витторио и Кларе текст своего выступления. Клара, скомкав листочки, засунула их в детские носки. Так они его вывезли, и он был напечатан в западной прессе.

Но вскоре дружба их прервалась на двадцать лет. В аэропорту Шереметьево у Витторио на таможне изъяли Открытое письмо Солженицына о публикации на Западе романа «Раковый корпус». Тогда ему пришлось сутки провести под арестом. После этих событий ему в течение двух десятилетий отказывали в визе на въезд в СССР.

И вот теперь (октябрь 1988) нам предстояла встреча в Барселоне! Страда подготовил доклад: «Сталин был, и это требует объяснений». Забегая вперед, скажу, что осенью 1989 года с него сняли визовое вето, и они с Кларой стали часто приезжать в Москву. А в 1992 году Министерство иностранных дел Италии назначило Страду на пост директора Итальянского института культуры в Москве.

Многие годы, все девяностые и начало нулевых, Карякин и Страда не просто встречались, участвовали в многочисленных конференциях, но всегда – и это меня поражало – шли как бы параллельно в своих работах. Сегодня я думаю над тем, как схожи были пути политического и духовного развития этих двух философов, литераторов, историков русской общественной мысли.

Дарю Витторио Страда свою книгу о Гойе. Переделкино. 2006

Оба по университетскому образованию философы, оба ушли в литературу. Оба в юные годы вступили в марксизм как в высший духовный орден, вступили добровольно, искренне. Оба вступили в компартию: Карякин по убеждению в 1961 году, на пике оттепели, полагая, что это поможет ему бороться за демократические преобразования в стране. Витторио вступил в Итальянскую компартию даже раньше, в 1956-м, в атмосфере надежд, связанных с критикой культа личности Сталина.

Карякин, раздумывая над книгой «Перемена убеждений», в письме к Страде писал: «Может быть, самое странное, сближающее нас – это наш с тобой во многом общий путь познания. Говоря словами Николая Кузанского, „путь от ложной истины к истинному незнанию“. Мы с тобой на своей шкуре, „мозговой“, прочувствовали, перестрадали истину (открытую нам Ф. М. Достоевским): „Недостаточно определять нравственность верностью своим убеждениям. Надо еще беспрерывно возбуждать в себе вопрос: верны ли мои убеждения?“ Знаю, что ты написал собственную исповедь – признание старого „ревизиониста“. И здесь мы оказались с тобой братьями. <…> У Достоевского есть понятие – „перерождение убеждений“. У каждого сколько-нибудь мыслящего человека не может не быть „перерождения убеждений“. Только у дураков нет „перерождения убеждений“, именно этим они и гордятся. Но само это „перерождение убеждений“ или, что мне привычней, – перемена убеждений – для нашего поколения „беспримерны по своим масштабам, сложности, трудности и даже скорости»[68].

* * *

В Барселону я, к сожалению, не поехала. Накануне вылета я, вечная торопыга, пытаясь переделать все дела, бежала к двери на звонок, зацепилась за телефонный провод и, чтобы не упасть, оперлась о стену. Помнила слова хирурга из ЦИТО: «Падать тебе, Зорина, нельзя, сломаешься, у тебя в костях вообще не осталось кальция!» Упала. Сломала руку, да еще перелом получился сложный, с вывихом плечевого сустава.

Теперь вспоминаю с улыбкой, а тогда было не до смеха. Полежала с полчасика, уговаривая свою руку не болеть: «Миленькая, завтра вылетать в Барселону!» Потом отвезла сама себя в травмпункт, благо правая рука действовала. Там прождав бесполезно больше часа в очереди, отвезла себя в больницу № 71 нашего друга, хирурга и писателя Юлия Крейндлина. Упросила сделать рентген. Сделали и сказали: «Отправляйся ты, милая, в ЦИТО. Здесь мы тебе не поможем». Опять села за руль и отвезла себя в ЦИТО. Увидев меня, мой хирург чуть не выматерился: «Ну, говорил тебе – предельная осторожность!» Но принял, сделал операцию. Металл вставлять не стал, пожалел мня. Но сделал всё так – классные у нас спецы! – что, хотя и с чудовищными болями, все срослось.

Лежу после операции. И вдруг дежурная сестра с нашего этажа вечером говорит: «К вам кто-то приехал из Испании. Пустить не можем. Спускайтесь сами». Это был Хуан Кобо, муж Люси Синянской. Привез мне из Барселоны подарок от Кронида Любарского (очень удобный портативный приемник) и записку от Юры: «Не скучай. Скоро приеду. Все расскажу. А пока слушай репортажи по Свободе».

А встреча была действительно интересной. Клаудин опубликовал все выступления в книге, которая так и называлась: «Перестройка. Куда идет