– А-а! пускай остается!

Соколов вздохнул.

Зачем он пришел сюда не в срок, не на Покров, как обычно? Последнее время что-то неможилось ему. Сердце тянуло, грудь покалывало, голова болела, и в сон клонило все чаще. Но дело было не в этом. Приезд мальчишки выбил его из колеи. Глаза-то Лизины… Таких глаз нигде в мире больше нет. Были они только у немки той, о которой Василий рассказал, да у Лизы, да теперь у этого Джона. Тьфу ты! Какой он Джон? Ванька он, Ванька Половинкин! Сколько лет прошло… Но и сейчас помнит Соколов нежданный приезд Платона Недошивина.

Мальчик находился в детском доме имени Александра Матросова, но на выходные дни Соколовы забирали его к себе. Прасковья души в нем не чаяла, расцвела, даже помолодела. Как молодая мать стала. Не оттого ли и любовь между супругами с новой силой вспыхнула, какой они прежде и не знали никогда. Не любовь, а прямо страсть! Правда, Ваня был мальчик сложный, упрямый, застенчивый, ни с кем из мальчишек во дворе не сошелся, всех держал на расстоянии и чуть что – драться! Но самое неприятное – случались с ним нервные обмороки, когда закатывались глаза и падал он без чувств с мертвым лицом. Обращались к врачам. Но врачи только плечами пожимали. Кто его знает, какая у этого мальчика наследственность…

В один из таких воскресных дней в их квартире в недавно отстроенном малютовском микрорайоне появился Недошивин.

– Мальчика нужно спрятать, – чуть не с порога заявил он. – Рябов снова что-то затевает. Ему грозит смертельная опасность…

И повернул разговор так, что, мол, он прямо сейчас забирает ребенка с собой и прячет его в надежном месте. С детдомом уладит все сам.

– Где? – спросил Соколов.

– За границей. Я недавно был там, и поверьте, Максим Максимыч, детям вроде него там живется намного лучше.

– Не суетись, – возразил Соколов. Он выставил Прасковью на кухню, выглянул в окно на двор, где играл с соседскими детьми Ваня, и силой усадил майора на диван. – Прежде чем пацана забрать, расскажи-ка ты мне, мил-человек, как ты мать его сперва совратил, а потом убил.

Глаза Недошивина сделались ледяными.

– Браво, капитан, – восхищенно сказал он.

– Не актерствуй, – брезгливо бросил Соколов. – Гнеушев из тебя, прямо скажем, хреновый получается. – Я тебя, Платон, тогда кончить хотел, – продолжал капитан, глядя Недошивину прямо в глаза. – Думал, вызову на то же место, где мы с тобой разговаривали, и – сразу пулю тебе в лоб, с удовольствием!

– За чем же дело стало?

– Прасковью пожалел. Больно много, подумал я, в этой истории баб пострадало.

– Напрасно, – сказал Недошивин. – Сделайте это теперь, так и мне будет лучше.

– Пошел ты! – брезгливо сказал капитан. – Не в театре. Говори, как у тебя с Лизой было?

– Но вы же сами все знаете…

– Не все. Не знаю, например, как ты с Лизой познакомился.

– Тогда вы ничего не знаете. Интересно, как вы догадались, что это мой ребенок?

– Нянечка в детском доме сказала, что Ваня родился в октябре семимесячным. А изнасиловали Лизу под Новый год. Мне недолго пришлось загибать пальцы. Кроме того, Палисадов намекнул мне, что в это дело замешаны более серьезные люди, чем он, Барский и Оборотов. Разумеется, я не сразу подумал на тебя. Но когда парнишка стал подрастать…

Соколов еще раз выглянул в окно, чтобы убедиться, что мальчик все еще там.

– Рассказывай, Платон.

– Меня готовили к работе за границей. Одним из условий было умение работать в образе . Не знаю, зачем это понадобилось Рябову, ведь меня посылали под видом обычного дипломатического работника, которые гримом, как правило, не пользуются. Но не в моих правилах обсуждать приказы начальства. Одним словом, мне придумали образ . Но в этот образ нужно было вжиться, как говорят актеры. Просто гулять по Москве бессмысленно, нужно привыкнуть общаться с разными людьми, чтобы тебе полностью верили. Как раз случилась эта грязная история, и я поехал в Малютов уговаривать Лизу не делать лишних глупостей. Заодно решил проверить образ .

– Проверил?

– Лиза раскусила меня с первого взгляда. Я думаю, что она была бы очень хорошей актрисой, такой, знаете, русской, натуральной… У Лизы было исключительное чутье на фальшь. Но когда я снова соврал ей, представившись актером одного из московских театров, приятелем Барского, она легко в это поверила. Я думаю, она хотела в это верить. У нее была слабость на актеров.

– Да уж, Платон, – вздохнул Соколов, – угодил ты в десятку, сам того не понимая. Целый чемодан у нее был с портретами этих артистов.

– Этого я не знал…

– Дальше?

– Потом мы стали встречаться в Москве. Я водил ее в театры, кроме, разумеется, того, где я якобы работал. В начале марта она призналась мне, что беременна. Странно, но я ни на минуту не усомнился в том, что это будет мой ребенок. Наверное, я так же хотел верить в это, как Лиза в то, что я артист. Хотя едва она увидела мою казенную квартиру, заодно предназначенную для вербовок агентов… Я думаю, она просто полюбила меня, не как артиста, а просто… Как и я ее. Было в нас что-то общее. Знаете, Лиза при всем ее деревенском происхождении была какая-то… нездешняя. Как и я… при всем моем патриотизме.

– Ну и женился бы на ней, сукин кот!

– Это было невозможно, Максим Максимыч, – с искренней грустью отвечал Недошивин. – Специфика моей работы не позволяет мне заводить семью без разрешения Рябова. Если бы я признался, шею свернули бы и мне, и Лизе.

– Какой ты добрый! Вместо Рябова шею ей свернул ты!

– Она сама была виновата! Когда она узнала, что беременна, она сильно изменилась. Она заявила, что не желает быть любовницей, только законной женой. Ради ее будущего ребенка. В противном случае выйдет замуж за Воробьева.

– Снова не понимаю тебя, майор. Ну и отпустил бы ее с ребенком. Поплакала бы и устроилась. Мы, коньковские, народ рассудительный…

– Как вы не понимаете! – вскричал Недошивин. – Я – сирота. Я не мог допустить, чтобы мой сын воспитывался у чужого отца! Нет, нет и еще раз нет!

– Вот ты какой, майор, – врастяжку произнес Соколов. – Я думал, ты просто сволочь, а ты, оказывается, и здесь идейный. Значит, чтобы сохранить сына за собой, за человеком, которого он и знать не может, ты убил его мать? Нет, ты не злодей, Платоша. Ты еще хуже!

– Вы не можете судить об этом! – нервически вскрикнул Недошивин. – У вас были родители, есть любящая жена! Я всю жизнь одинок! Как перст! И вот Бог послал мне радость – Лизу, а потом сына! И я должен был потерять обоих? Я просил ее, умолял не торопиться!

– А знаешь ли ты, любящий отец, – Максим Максимыч скрипнул зубами, – что перед тем, как ты встретил Лизу в парке, она имела объяснение с Воробьем и категорически отказала ему?

– Нет, – прошептал Недошивин. – Это мне неизвестно.