А Артур, докурив, спрятал трубку в кисет. Кивнул брату на каремат:

– Спать ложись, завтра вставать до солнышка.

Альберт зевнул и спорить не стал. Артур укрыл его спальником, перекрестил и, опустившись на колени лицом к востоку, начал молча молиться. Зако лишь фыркнул пренебрежительно. Старший младшего, видать, и вправду отмолить думает. Колдуна некрещеного... Смешно.

... Он проснулся в середине ночи. То ли лошадь всхрапнула, то ли почудилось что. А потом лежал без сна, сквозь ресницы глядя на неподвижный силуэт коленопреклоненного рыцаря. Сколько времени прошло? Часа четыре, не меньше. Он что, так и будет?.. Всю ночь?

«Глядишь, и вправду отмолит», – подумалось без должной насмешки. И без злости.

А с рассветом Цветочница вышла к лагерю.

* * *

Она появилась из тумана, невысокая, простоволосая. Зябко куталась в длинную шаль. И корзинка, накрытая холстом, висела на сгибе локтя. Намокшая от росы юбка тяжело липла к босым ногам.

Альберт мимолетно коснулся плеча Артура и отступил за спину брату. Рыцарь же, с руки в руку перебросив тяжелый топор, поинтересовался насмешливо:

– Зачем явилась, красавица?

– Купи цветок, монашек. – Большие, чуть запавшие глаза влажно блестели. – Алую розу для твоего мертвого бога, белую – для его шлюхи-матери, а хочешь – черную, для тебя и твоего брата. Купи и пойдешь со мной, монашек, пойдешь, куда поведу, где скажу – в землю ляжешь. Там, где черви тебя съедят, монашек, вырастут цветы. Синие-синие, как твои глаза. И золотые, как твои волосы. А там, где ляжет твой брат, вырастет куст ежевики. Колючий. А ягоды черные, блестящие.

Она шла по границе внешнего круга, левой рукой доставала из корзинки и бросала на землю цветы. Розы. Алые и белые. И черные. Атласные лепестки скручивались и осыпались, очерчивая еще один круг, из которого, если верить сказкам, не было выхода.

Когда коснулся земли последний бутон, Цветочница улыбнулась и шагнула к Артуру.

– Стой! – приказал ей Альберт.

Тени у впалых глазниц стали отчетливей, а глаза заблестели, как будто Цветочница накапала под веки белладонны. Она остановилась. Качнулась вперед, потянувшись к Артуру. Правая рука метнулась из-под шали – тонкое запястье, а вместо ладони страшный, синеватой стали серп.

– Не шевелись.

Шелестящий голос, с присвистом, словно плети ветра скользят над травами.

Цветочница замерла как стояла. Под углом к земле, с протянутой рукой-серпом. Шаль скользнула с круглого плеча, открыв нежную, белую кожу.

– Кто тебя прислал, девица? – Это снова Артур.

И Альберт приказал все с тем же шипящим присвистом:

– Отвечай.

– Хозяин! – Провыло, как ветер в каминной трубе. Но тут же вернулся к Цветочнице прежний ласковый голос, и она почти пропела: – Хозяин приказал мне забрать вас двоих, вас двоих, а двоедушца я возьму сама. Возьму. Возьму. Как только глупый мальчик отпустит меня. Ведь ты не можешь удерживать меня вечно, маленький колдун.

– Кто твой хозяин?

– Отвечай.

– Он не маг, не колдун, не друид, не человек и не дух, он есть и его нет. Отпусти меня, злой мальчишка, пожалуйста, отпусти. Я возьму твою кровь.

– Где твой хозяин?

– Ах, я не знаю, не знаю... Мне нужна кровь, колдун, кровь, разве ты не знаешь?.. – Под тонкой кожей страшно проступали жилы, Цветочница тянулась серпом к своей левой руке. – Он повсюду, он здесь, там... за кругом. – Закаленное острие коснулось нежной плоти, взрезало руку от запястья до локтя. – Как сладко. Как больно...

Блестящие глаза помутнели, закатываясь под веки.

– Ладно. – Артур брезгливо поморщился. – Зако, выводи лошадей.

– А она?

Не удостоив хайдука ответом, храмовник взял торбу с овсом, зачерпнул полной горстью и рассыпал зернышки по выгоревшей земле. Вокруг терзающей свою плоть Цветочницы, дальше, шире, ровным слоем, как будто решил засеять круг изнутри.

– Вот твой дом, – сквозь шелест просыпающихся зерен таким же шелестом тек голос Альберта, – эти зерна – твое пристанище. По одному в каждый урожай. Прорастай и умирай в них. Снова и снова. Пока не станет стеблем и не сгниет последнее из зерен.

– Но на стеблях будут новые зерна, – она уже не выла, она хрипела, потому что серп развалил пополам гортань, – новые зерна...

– А то! – хмыкнул Альберт уже нормальным голосом. – В том и смысл.

Садясь на своего мерина, Зако оглянулся на покинутый лагерь. Неопрятная куча плоти, накрытая пятнистой шалью, еще вздрагивала в золе. А серп снова и снова взлетал над ней, холодный, неумолимый.

– Едем, – приказал Артур, не оборачиваясь, – к утрене опоздали, так хоть к первому часу поспеть надо.

* * *

А дальше пошло по накатанной, как будто участь Цветочницы всю нечисть в округе раззадорила. Под крышей ночевать ни разу не пришлось – Артур запретил. Строго-настрого.

– Вы что, всегда так ездите? – ворчал недовольный Зако, которому уже до чертиков надоело спать на земле.

– Когда как, – объяснил Альберт. – Если пост Храма есть в деревне, мы там ночуем, а нет – значит нет.

– Так где ж те посты?!

– Восточнее, – отрезал Артур.

Хватит, мол, болтать, Золотой Витязь, и скажи пастырям сердечное спасибо за то, как славно они людей от нечисти хранят. Пастыри в валящихся отовсюду напастях были, конечно, не виноваты. Сейчас уже Зако понимал, что и чудищ и нежить действительно кто-то наводит. Кто? Артур грешил на Триглав. Может, и правда. Невелика, конечно, птица, Артур Северный, однако поглядишь, как они с Альбертом с тварями управляются, и во многое верить начинаешь. Хотя бы и в то, что древнее Зло пробудилось и с извечными врагами своими расправиться хочет.

– Легко вам жить, – бросил Зако однажды после очередной ночевки, когда братья из арбалетов, без магии даже, расстреляли целую стаю железных вранов, – все у вас само выходит. Попробовали бы, как хайдуки или, вон, как обычные храмовники, чтоб с кровью да через смертный страх. А то один молится, второй огнем жихает. Велика ли доблесть.

– А доблесть тут при чем? – удивился Артур.

Не отошел еще, видать, славный рыцарь от Галеша. С менестрелем он вчера вежливый был, и песни слушал, и беседой не гнушался, а стоило Зако главным стать, так диво дивное – подменили сэра Артура! Не иначе в Миротворце тоже двое разных прячутся. Один – для Галеша, второй – для Золотого Витязя. А тут вдруг, извольте радоваться, снизошел до ответа.

– Доблесть для дураков, – сказал Альберт, уже когда собрались да поехали. Долго думал маг. Видать, было над чем. – Мы ведь не за доблесть. Нам сказали дело сделать, мы едем и делаем. То, что по дороге попадается, – это помехи, досадные, но незначительные. Вот с крещением твоим разобраться или там короля эльфийского проведать – это дела, это и опасным может оказаться. Правда, Артур?