– Хороша! – выразительно заверила Лютава, приподняв брови и имея в виду: ты сам точно такую же выбрал. – Хочешь глянуть?

– Так… не по чину – до свадьбы… Вот завтра бы… – начал он и осекся.

Потому что завтра он намеревался играть совсем другую свадьбу: свою с Унеладой. А теперь место жениха, разумеется, займет его сын, да и невеста будет другая.

А Унелада… Что с ней теперь делать? Он даже не мог сразу сообразить, рад ли этим переменам – хотя как было не радоваться возвращению единственного сына. Но Бранемер уже так привык к мысли, что жених здесь он… Даже взглянул на сына с невольной ревностью, но тут взор его вновь упал на девушку в санях, под белым покрывалом.

Вон там сидит невеста Огнесвета. А Унелада…

Сейчас никто не мог сказать, не осталась ли плененная Лада без жениха. С площадки Хортеслава перенесли на Медвежий двор, в избу Родоведа. Сердце билось, он дышал, но в себя не пришел до самого вечера. Его пытались привести в чувство обычными средствами, однако Соловей, растолкав отроков, глянул и охнул. Словно выбитый ударом секиры, дух Хортеслава умчался так далеко, что даже волхв не мог проследить его путь. И пока все оставалось без перемен.

О судьбе нареченного зятя Лютомеру и Лютаве нужно узнать как можно скорее. Но объявить о поединке Бранемер не мог: язык отказывался шевелиться. Непонятная робость, подавленность сковали его рядом с этими санями, где сидела будущая невестка.

– Сына в дом берите, а невесту к Ладе в подземелье отвезем, – продолжала Лютава, заметив, куда он смотрит.

– Зачем? – удивился Бранемер. – Ведь там… уже есть одна…

Лютава усмехнулась и знаком подозвала его ближе. Встав так, чтобы загородить девушку от людей, она подняла покрывало. И Бранемер отшатнулся. Он увидел лицо уже знакомое: по осени, да и всю эту зиму в воспоминаниях оно внушало ему восхищение и надежду. Теперь же оно стало бледным, мрачным, в туманно-серых глазах под суровыми черными бровями проглядывала смертная жуть. От нее ощутимо веяло холодом, и он вдруг отчетливо понял, что она и привезла с собой эту несвоевременную стужу.

Он едва не спросил: «Что ты с ней сделала?» – как будто Лютава была злой колдуньей, превратившей ласковую весну в лютую зиму. Однако успел сообразить, что извлечь Унеладу из горы едва ли смогла бы даже ее мать. Значит, девушка – другая.

Да полно – другая ли?

– Она дочь моего брата, поэтому они так похожи, – пояснила Лютава, сама зная, что говорит лишь ничтожную часть правды. – Им нужно до завтра побыть вместе.

– Пусть княгиня хоть покормит ее, – предложил Бранемер, безотчетно желая немного задобрить эту юную Марену перед встречей с его драгоценной Ладой. – Для завтрашнего там уже наготовили всякого… А ты и Лютомер со мной пойдемте. Надо вам показать кое-что.

* * *

Гостей сегодня не ждали, челядь только принялась топить печь в назначенной для них избе, и Младину пока отвели к Миловзоре. Той не стоило видеть Младину до свадьбы, но Лютава ушла с Бранемером в святилище, оставив девушку заботам княгини. Да и любопытство разбирало – все-таки будущую невестку, жену для единого чада привезли. Прибытие Младины означало, что теперь, после всех тревог, все будет совсем-совсем хорошо: Огнесвет женится, избавится навек от медвежьей шкуры, а заодно и утвердится в правах наследника. А потом пойдут внуки… Думая об этом, Миловзора чувствовала, как в ее иссохшей от тоски груди разливается нечто огромное и горячее, словно целое солнце. Он нежданного счастья она стала сама не своя, словно опьянела: раскраснелась, смеялась на ходу, смотрела шалыми глазами и с трудом могла взять в толк, что от нее, как от хозяйки, сейчас требуется. Челядь тоже бегала, себя не помня, поэтому на дворе и в избах было много шуму, но мало толку.

Впрочем, Младина ничего не замечала. За эту зиму она привыкла к дороге, привыкла отогреваться в чужих избах и есть за чужим столом. И сейчас у нее не было ощущения, что здесь ее долгий путь наконец-то завершился. Она приехала в род будущего мужа, перед ней стояла ее будущая свекровь – «матушка родная» или «медведица лютая», как повезет. Но Младина смотрела сама на себя из какой-то немыслимой дали, и все происходившее с ней казалось неважным. Важным было только то, что между нею и небесным огнем зависла темная туча, и ее требовалось преодолеть.

– Ешь, бедненькая! – приговаривала Миловзора, стоя у стола. – Намерзлась небось по дороге! Какой холод-то завернул – мы уж думали, пришла весна-красна, а вчера опять снег выпал, да как густо!

– Кабы не выпал, матушка, мы бы сейчас тут с вами не сидели, – многозначительно заметил Радом.

Он все делал Младине знаки глазами и бровями: да очнись ты! – а сам изо всех сил старался подавить жуть, которым веяло от ее сумрачного взгляда. Да, далеко она ушла от той простой девушки, что однажды весенней ночью пробиралась через поля!

– И то правда… Ты ешь, ешь! – Миловзора легонько погладила Младину по волосам. – Вам баню топят, скоро готово будет, отогреетесь… Отдохнете… завтра такой день… И Лада, и, может, свадьба… Кто бы знал!

Она опять вдруг расплакалась, не в силах выдержать этого счастья, готового разорвать ее ветхое сердце.

– Кто же знал… что жених-то… что воротится мой голубочек беленький… сыночек мой… Уж совсем думали, отец опять жениться будет… Совсем он собрался… А тут еще этот приехал…

– Кто? – Младина в первый раз подняла голову.

Она с самого начала хотела спросить о Хортеславе и лишь с трудом сдерживалась, пытаясь осмотреться.

– Ну, жених ее… Лады.

– И что? – Младина встала из-за стола и повернулась к ней. – Где он?

– Да князь-то невесту отдавать не хотел. Он же себе хотел, – довольно бессвязно рассказывала Миловзора, утирая белым платком то морщинистые щеки, то раскрасневшийся нос. – Кто же знал, что вы приедете… Он и не верил, мне так мнится. А тот говорит: отдавай мою невесту! Князь говорит: кто одолеет, того и будет невеста, тот, значит, и пойдет под землю Ладу будить…

– Ну и что?

Младина взяла ее за руки. Миловзора даже перестала плакать, подняла глаза, пораженная тем, какие холодные руки у ее невестки.

– Лежит теперь у Родоши, ни жив ни мертв, ни здесь ни там. Родоша сам сказал. Говорит, ни в Навь он нейдет, ни в Явь назад… И как же быть-то? Невеста без жениха осталась. А что-то его дед скажет, князь полоцкий? Молодой такой парень хороший, жалко тоже…

Ни жив ни мертв… Младина сильнее сжала ее руки, будто в поисках опоры, и закрыла глаза. Перед мысленным взором вновь встало: зеленая трава под белым снегом, два источника – прозрачный и синеватый. И вьется над ними сокол со спутанными лапами, не может приблизиться ни к одному, ни к другому…

…Что-то мелькнуло во тьме – белый волк вспорол метель мощным прыжком, привычно преодолевая грань Той Стороны…

И рухнул в снег, со всего маху ударившись о ледяную стену, уходящую ввысь, в черноту. Выл ветер, свистели снеговые вихри, и плотная белая пелена засыпала волка, сжавшегося под стеной, оглушенного болью, изумлением и обидой…