При инспектировании войск сразу же выяснилось, насколько велико было превосходство противника в воздухе. Авиасоединения противника то и дело совершали полёты над нашими войсками, находившимися на учениях, и никто не был уверен, что противник откажется от неожиданного бомбового благословения нашего учебно-тренировочного марша. Прибыв в главную ставку фюрера, я осведомился о тех приказах и распоряжениях, которые были отданы главным штабом вооружённых сил Западному фронту, и об имеющихся в наличии резервах. При этом выяснилось, что танковые дивизии, составляющие основу армии, располагались в прибрежных районах. В случае высадки противника в другом районе, противоположном нашим предположениям, едва ли удалось бы перебросить их с достаточной быстротой в новые районы боевых действий. В своём докладе Гитлеру я упомянул об этой ошибке и предложил другое распределение моторизованных войск. Гитлер возразил: „Избранное распределение основывается на предложениях фельдмаршала Роммеля. Я не хотел бы отдавать приказы через голову ведающего этими вопросами фельдмаршала, к тому же в его отсутствие. Поезжайте снова во Францию и поговорите ещё раз об этом с Роммелем“.

В апреле я снова направился во Францию. Авиация противника ещё более активизировала свои действия и начала совершать оперативные бомбардировки. Так, наш учебный лагерь в Кам де Майи вскоре после моего инспектирования был полностью разрушен. Только благодаря предусмотрительности генерала барона фон Гейера мы не понесли существенных потерь, так как войска и материальная часть (к большому, между прочим, неудовольствию солдат) были размещены в деревнях и лесах в стороне от лагеря.

После вторичной беседы с фельдмаршалом фон Рундштедтом и с офицерами его штаба об организации резервов я поехал, как это мне советовал Гитлер, вместе с Гейером к фельдмаршалу Роммелю в Ла-Рош-Гион. Я был знаком с Роммелем ещё до войны. Он был командиром госларского егерского батальона, из которого вышел я, и я всегда поддерживал с ним самые лучшие дружественные отношения. Затем мы встречались во время польской кампании, когда в сентябре 1939 г. Гитлер посетил мой корпус после сражения в „коридоре“. Роммель был тогда комендантом главной ставки фюрера. Позднее он перешёл в бронетанковые войска и успешно командовал 7-й танковой дивизией, во Франции в 1940 г., а затем корпусом и танковой армией в Африке. Эти бои принесли ему военную славу. Роммель обладал не только открытым, прямым характером, был не только храбрым солдатом, он был, кроме всего прочего, военачальником большого дарования. Это был энергичный человек с утончёнными чувствами, он всегда находил выход из самого тяжёлого положения, очень любил своих солдат и справедливо пользовался большим авторитетом. В прошедшие годы мы часто встречались для бесед с целью обмена боевым опытом и всегда находили общий язык. В сентябре 1942 г. Роммель, вернувшись по болезни в Германию, попросил Гитлера назначить меня в Африку его заместителем, хотя и знал о моей ссоре с фюрером. В то время это предложение было резко отклонено. Это было моим счастьем, так как вскоре пришло известие о поражении в Эль-Аламейн, которого я, по всей вероятности, не сумел бы предотвратить, как это не удалось Штумме и тем, кто его сменил! Да и сам Роммель не сумел бы этого сделать.

Печальный опыт, который Роммель получил в Африке, настолько убедил его в значительном превосходстве западных держав в воздухе, что он исключал возможность всяких передвижений крупных соединений. Он также не верил в возможность ночных перебросок танковых и моторизованных дивизий. В этом мнении его убеждал его собственный опыт, полученный в Италии в 1943 г. Доклад генерала барона фон Гейера об организации подвижных резервов за атлантическим фронтом, в котором он отстаивал манёвренное использование этих сил и создавал соответствующую этой задаче группировку, противоречил точке зрения Роммеля. Я знал об отрицательном исходе их совещания. Поэтому меня не удивил весьма горячий и решительный протест Роммеля, когда я начал говорить об отводе танковых сил от побережья. Роммель наотрез отклонил это предложение, указав, что мне, солдату Восточного фронта, неведом опыт Африки и Италии, что в этом состоит его преимущество, поэтому он не намерен вводить себя в заблуждение относительно своих убеждений. Спор с Роммелем по вопросу организации моторизованных резервов не обещал в связи с таким положением никаких результатов. Видя такой явный протест, я отказался от дальнейших попыток убедить Роммеля и решил ещё раз изложить своё мнение по этому вопросу Рундштедту и Гитлеру. Мне было ясно, что Западный фронт не получит ни танковых, ни моторизованных дивизий сверх тех, какие имеются здесь в настоящее время. Только две дивизии СС (9-я и 10-я), отданные весной „напрокат“ востоку, должны были при вторжении на материк снова вернуться на запад. Поэтому я не мог обещать Роммелю ничего, кроме этих двух дивизий. Общее руководство войсками на западе могло быть облегчено лишь высвобождением для них резервов верховного командования и предоставлением командующему этими войсками неограниченных прав над группой армий Роммеля. Ни того, ни другого не произошло.

Роммель, приняв во Франции командование над группой армий „Б“, сделал очень много в своём районе для усиления оборонительной мощи Атлантического вала. В соответствии с полученным указанием рассматривать побережье как главную полосу обороны он обеспечил предполье обороны побережья различными препятствиями, расположив их в воде. В тыловых районах, где он считал вероятной высадку воздушных десантов, он установил проволочные заграждения, так называемые „спаржи Роммеля“. Многие участки местности были заминированы. Все части, находившиеся под его командованием, всё свободное от занятий время должны были посвящать окопным работам. В группе армий „Б“ жизнь кипела. Признавая необходимость всех этих усилий, в то же время нужно пожалеть, что Роммель не смог понять всего значения подвижных резервов. Проведение подвижными силами крупной наземной операции, которая в условиях абсолютного превосходства противника в воздухе и на море дала бы нам в руки единственный козырь, он считал невозможным; поэтому он и не стремился к её осуществлению. К этому нужно добавить, что Роммель, во всяком случае в момент моего визита, придерживался предвзятого мнения о вероятном районе высадки десанта. Он неоднократно заверял меня в том, что англичане и американцы, по всей вероятности, будут высаживаться севернее устья р. Соммы. Не признавая никаких иных возможностей, он обосновывал своё мнение тем, что противник, предпринимая такую трудную морскую операцию крупными силами, только по причинам снабжения должен будет выбрать для высадки десанта этот район, который находится на минимальном расстоянии от его погрузочных портов. Уверенность его в правильности своей точки зрения подкреплялась возможностью более свободной поддержки десанта авиацией в районе севернее р. Соммы. В этом вопросе он отклонял тогда любое возражение.

По всем этим вопросам взгляды Роммеля сходились с взглядами Гитлера, хотя и по разным причинам. Гитлер был и оставался солдатом окопной войны периода 1914–1918 гг., он никогда не понимал манёвренного ведения войны. Роммель же считал, что в условиях превосходства противника в воздухе вести манёвренную войну нельзя. Поэтому неудивительно, что Гитлер, считавший более свежий боевой опыт Роммеля неоспоримым, отклонил все предложения по организации моторизованных соединений, которые делали ему главнокомандующий войсками на западе и я.