Нечего и говорить, что обещанные им преобразования ни к чему не привели. Ему не удалось установить контроль над кардиналами, которые в повседневной жизни весьма напоминали дерущихся петухов; не мог он остановить и продажу индульгенций, без которой церковь постигло бы банкротство. Все его инициативы оканчивались катастрофой: и попытка сформировать европейскую коалицию против султана, и то, как он повел себя перед лицом Реформации, которую он в корне неверно оценил, преуменьшив ее значение, в точности как его предшественник папа Лев, и даже его предложение о трехлетнем перемирии, выдвинутое после захвата турками острова Родоса и изгнания оттуда иоаннитов. Когда он заболел и 23 сентября 1523 года скончался — прошло немногим больше года после его прибытия в Рим, — все испытали лишь одно чувство — облегчение. Следующее избрание папы-неитальянца произошло через четыре с половиной столетия.

Радость кардиналов, однако, умерило сознание того, что им предстоит собраться на новый конклав. К счастью, он открылся осенью, 1 октября, а не глубокой зимой, но, как обычно, с течением времени условия ухудшались. С самого начала их лишили отопления, свежего воздуха и естественного освещения; затем, ближе к концу месяца, во время полуденной и вечерней трапезы им стали давать всего одно блюдо, и наконец дошло до того, что кардиналы стали получать только воду, хлеб и вино. Опять-таки вряд ли можно было найти более убедительные аргументы для скорейшего избрания папы. Но чувства накалились до предела, на карте стояло слишком многое, и прошло пятьдесят мучительных дней, прежде чем кардиналы сделали свой выбор.

Наиболее очевидным претендентом был Джулио деи Медичи, пользовавшийся поддержкой императора и, соответственно, кардиналов-испанцев. Однако немало кардиналов-итальянцев — и в том числе Содерини (немедленно освобожденный после смерти папы) и могущественный Помпео Колонна — твердо намеревались не допустить его избрания. Англичане с упорством, доходившим до смешного, поддерживали кардинала Уолси; мнения французов разделились. Звучали аргументы за и против; то и дело возникали локальные заговоры, плелись зловещие интриги; планировались сложные соглашения, выдвигались и отвергались кандидаты, избрание которых могло привести к компромиссу. В итоге, как оказалось, кардиналы смогли уберечься от массы душевных неприятностей (не говоря уж о телесных), поскольку 19 ноября выбор большинства наконец пал на фаворита, кардинала Джулио, который — на удивление многим — принял имя жестокого антипапы времен схизмы, Климента VII (1523-1534)[229].

* * *

Джулио деи Медичи был побочным сыном брата Лоренцо Великолепного Джулиано, павшего от рук Пацци во Флорентийском соборе сорок пять лет назад. Лоренцо разыскал мать мальчика и убедил ее разрешить ему воспитывать его как собственного сына. Затем, когда сам Лоренцо скончался в 1492 году, Джулио перешел под покровительство второго сына Лоренцо, Джованни. Так как опекун был всего тремя годами старше подопечного, они тесно сдружились. И когда Джованни стал папой Львом X, он тут же легитимировал кузена в качестве члена фамилии Медичи, сделал его кардиналом и фактическим правителем Флоренции.

Несмотря на взаимную приязнь, они являлись полной противоположностью друг другу. Большеголовый, имевший толстое красное лицо, Лев был чрезвычайно уродлив, однако его обаянию мало кто мог противостоять. Климент, которому на момент избрания исполнилось сорок пять лет, был высок и худ; его внешность можно было бы назвать приятной, если бы не тонкие, плотно сжатые губы и надменное, почти всегда хмурое выражение лица. Несмотря на его благочестие, совестливость и трудолюбие, никто особенно не любил его — если не считать его друга Бенвенуто Челлини. Гвиччардини доходит до того, что описывает его в следующих словах: «Угрюмый и неуступчивый, слывущий скупцом, вовсе не заслуживающий доверия и по самой природе своей не склонный делать добро». Если кто-то полагал, что избрание папой еще одного Медичи означало возвращение легкой, беззаботной жизни, когда деньги лились рекой, как при Льве, то таких ждало разочарование.

Может возникнуть вполне обоснованное предположение, что такой человек, оказавшись на Святейшем престоле, проявит компетентность и способность к уверенным действиям. Увы, Климент не обладал ими ни в малейшей степени. Нерешительный и склонный к колебаниям, он, очевидно, приходил в ужас, когда требовалось принять решение. Из него бы вышел сносный майор, но генералом он был бы никудышным. Великий немецкий историк Леопольд фон Ранке именует его наихудшим из пап, что, если вспомнить состояние папства в X и XI веках, представляется не вполне заслуженным. Однако факт остается фактом: в период его правления, продолжавшегося одиннадцать лет, произошло наихудшее разграбление Рима со времен вторжения варваров, утверждение протестантизма в Германии как самостоятельной религии и фактическое отпадение английской церкви в связи с разводом Генриха VIII.

Оказавшись, подобно Адриану, втянутым в водоворот, вызванный соперничеством между Карлом V и королем Франции, Климент повел себя в этой ситуации, если можно так выразиться, еще более неуклюже, нежели его предшественник. Поначалу он оказал недвусмысленную поддержку императору, которому во многом был обязан своим избранием, но в 1524 году присоединился к Венеции и Флоренции — тайным союзникам Франции, и Франциск во главе армии, насчитывавшей примерно 20 000 человек, переправился через перевал Монсени и вступил на территорию Италии. В конце октября он восстановил свою власть над Миланом, а затем направился на юг, к Павии, где перезимовал, безуспешно пытаясь взять город путем отвода воды реки Тичино. Он по-прежнему находился там, когда спустя четыре месяца прибыла имперская армия. Войска встретились у самой Павии, и во вторник 24 февраля 1525 года завязалась битва.

Сражение при Павии сыграло важную роль в истории Европы. Оно также стало первым, где в полной мере проявилось превосходство огнестрельного оружия над пиками. Бой окончился буквальным уничтожением французской армии[230]. Сам Франциск, как всегда, показал себя отменным храбрецом: после того как под ним убили лошадь, он продолжал сражаться в пешем бою, пока наконец, изнемогая от усталости, не был принужден сдаться. Его взяли в плен и отправили в Испанию, где он провел год в заточении, впрочем, вполне комфортном; затем Карл вернул ему свободу в обмен на его подпись под документом, известным под названием Мадридского договора (согласно ему, он отказывался от всех претензий на Бургундию, Неаполь и Милан). Однако когда он возвратился в Париж и условия договора были обнародованы, всколыхнулась волна всеобщего протеста. В особенности был поражен папа Климент: если французскому присутствию в Италии придет конец, как он может надеяться защищаться от императора? Он поспешно подвигнул Милан, Венецию и Флоренцию на образование антиимперской лиги, призванной встать на защиту свободной и независимой Италии, и пригласил Францию к участию в ней. И несмотря на то что чернила едва высохли на Мадридском договоре и, кроме того, точки зрения на Милан папы и короля весьма различались (папа предпочитал, чтобы им правила фамилия Сфорца, тогда как Франциск хотел заполучить город для себя), 15 мая 1526 года король с обычной для него помпой поставил свою подпись. Коньякская лига (такое название она получила) внесла в итальянские дела принципиально новую концепцию. Здесь, пожалуй, впервые было заключено соглашение по вопросу освобождения Милана и в перспективе всех итальянских государств от иноземного господства. Слово «свобода» стало лозунгом, паролем. Однако нечего и говорить, что Карл V не пришел в восторг от создания лиги. С его точки зрения, это был прямой и осознанный вызов, и в течение нескольких следующих месяцев отношения между ним и папой постоянно ухудшались. Наконец в сентябре император отправил в Рим два письма. Даже если бы Мартин Лютер написал их собственноручно, нельзя было выразиться более четко и недвусмысленно. Первое, адресованное лично папе, обвиняло его в пренебрежении своими обязанностями перед христианским миром, Италией и даже Святым престолом. Во втором, обращенном к кардиналам Священной коллегии, автор пошел еще дальше. Если, намекалось в нем, папа откажется созвать Вселенский собор для реформирования церкви, обязанность коллегии — сделать это без его согласия. Авторитет папы оказался перед лицом недвусмысленной угрозы. Для папы Климента же этого было достаточно, чтобы объявить войну.