Островцов вновь пожалел, что так глупо «проморгал» момент, когда Сироткина взяли под стражу. Не будь этого невесть откуда взявшегося топора, занесенного родным правосудием над его головой, все срослось бы изумительно. Заветный треугольник – дети и Добровольский – спустя какое-то время чинно вступили бы под всероссийские аплодисменты в права владения заокеанским наследством, ну а дальше совсем было прозрачно. Они с Добровольским все спокойно организовали бы как надо.

Теперь же все выглядит совсем пошло: красть изпод носа судей мальчишку, чтобы суд вообще не завершился, это, конечно, круто. Но единственный способ, чтобы адвокат публично не смог вывалить на свет все, что там раскопали его следопыты: и про Добровольского, и про Сироткина, и про Уфимцеву...

Это потом пускай Бахтин трубит на всю вселенную. Главного наследника все равно нет. Умер, пропал, растворился, сейчас даже не важно. Позже разберемся, что лучше, а что хуже для предъявления наследника. А пока упрячем его здесь. В резиденции уж точно искать не будут.

Молодец все-таки Мишка Умнов, в последний момент все-таки решился потрудиться на общее благо, договорился с охраной резиденции. Так надо для дела. С хозяином, мол, согласовано. А что, очень удобное местечко опеки мальчишки. Добровольскому, как говорится, сам Бог велел выполнять свои опекунские функции, коли здесь, в резиденции, уже который год тянет лямку вольнонаемного инженера-механика. Классно тогда он придумал, когда по своим каналам помог опекуну определиться с местом работы именно в президентской резиденции. Как сгодилось!

Антону Ивановичу стало даже грустно. Никто, увы, не может по достоинству оценить его прозорливость и предусмотрительность. Здесь, в этом отгороженном высоким забором и лучшей охраной доме, «подопечному» можно хорониться долго. При упоминании этого весьма безобидного в повседневной жизни слова бывший генерал даже хихикнул от неожиданно пришедшей в голову мысли.

Хорош же их «подопечный», когда – помимо Добровольского – за ним вольно уж или невольно будет присматривать еще один валдайский опекун, у которого вся страна под опекой. Не говоря уж о вооруженной охране, со слежением по периметру, контролем с воды и воздуха.

А почему, собственно, и нет, если вся команда работает хозяину во благо, приумножает достояние страны?! Через пару месяцев, когда станет понятно, куда ветер дует, операция, несомненно, продолжится, и тогда жизнь сама окончательно решит судьбу Сироткина. Вплоть до того, чтобы с концами убрать.

При этой мысли Островцов остановился как вкопанный у крыльца коттеджа и недовольно огляделся, уж не подслушивает тут кто-то его сокровенные мысли. Будто раньше они и в голову не приходили.

Что за чушь? Но это так, больше от сиюминутного отчаяния, Островцов пристыдил самого себя. Зачем кого-то ликвидировать? Ведь никто не мешает его людям слепить новую биографию для этого графского отпрыска, да так, чтобы никто не придрался. Кто сказал, что именно он, Сироткин, должен быть графским отпрыском? Есть еще ресурс – девчонка. Может, Аглая родила еще ребенка. Да мало ли что еще придет в голову?! Если бы не эти доморощенные следопыты типа Мацкевича и француза, которые совершенно случайно совместили суд и поиск наследников, хрен бы что у них вышло! Тогда уже сейчас все бы сложилось удачно. Пусть впредь попробуют помешать, когда Сироткин исчезнет из поля их зрения. Нет человека – нет наследника.

Убаюкивая себя новыми грандиозными возможностями, Антон Иванович в этот момент напоминал милого полнеющего хозяина загородной дачи, которому по предписанию врача велено было совершать ежедневный моцион в виде пеших нагрузок. Что он исправно выполнял, нарезая круг за кругом. Находиться в бездеятельном состоянии ему было просто не по силам.

К счастью банкира, он по рассеянности, а может, по недомыслию, пропустил весьма странную фразу Умнова, когда обсуждалась дальнейшая судьба мальчишки.

Стоило Островцову лишь коснуться темы личного интереса Михаила Юрьевича во всем этом деле, как тот сделал вид, будто не понял, о чем речь. Вместо выражения эмоций по поводу иллюзорности личного интереса президентский советник пробросил загадочную фразу о том, что чуть ли не вообще их общая «тема» стала неактуальной.

– А как же предстоящие выборы? – в лоб спросил Островцов.

– Об этом я и толкую. С ними удачно все прояснилось, – объяснил приятель. – Появились новые нюансы. Так что свои личные планы подумываю отодвинуть на будущее, к году две тысячи двенадцатому или еще дальше.

Пораженный тем, что Умнов уже не горит желанием завладеть графским наследством и вроде утратил интерес ко всей истории, банкир задумался.

«Чего же тогда ты все еще помогаешь прятать наследничка?» – хотел спросить Островцов, тем более они созванивались именно по этому поводу. И только сейчас, в ожидании, когда привезут похищенного Сироткина, до банкира стал доходить смысл слов Умнова. Мол, деньги всегда нужны, но произошло нечто, из-за чего лучше до поры до времени лично его не вмешивать.

Гадать Антону Ивановичу было некогда. К коттеджу подъехал черный джип, из которого молодые люди крепкого телосложения буквально вытряхнули виновника всего того, что происходило в Валдае и далеко за его пределами в последнее время.

– Вы говорили – малец, а он сопротивлялся как взрослый, когда понял, что его везут не в суд. Руку чуть не прокусил, гнида уголовная, – пояснил один из охранников. – Куда его?

Стремительно несясь на машине по лесной дороге, Александр подсознательно обдумывал, правильно ли он решил поступить, когда Мацкевич вывалил ему свою информацию. Казалось бы, после фантастической новости, которую открыл Тьерри, уже ничто не могло его удивить. Оказалось, нет, «оперативка» Леонида Сергеевича была ничуть не слабее.

Из слов Мацкевича выходило, что он прорвался на аудиенцию к генералу Градову – главному куратору от ФСБ всех крупных наследственных дел, – и по старой коллегиальной солидарности попросил посвятить в материалы по наследству графа Орлова.

Велико же было удивление старого аналитика, когда генерал не очень по-доброму объяснил отставному полковнику, что, дескать, не к тому пришел. Такого дела у Градова практически нет – забрали. Его ведет тот, кто, собственно, это дело и начинал – бывший эфэсбэшник, а ныне банкир господин Островцов.

Об этом он сообщил Духону еще с дороги. А вот то, что банкира, в свою очередь, курирует то ли ГРУ, то ли кто-то за «стенкой с зубцами», Мацкевич тогда промолчал из-за соседства с Тьерри. Скорее всего, господин Умнов.

Остальное, чем грузил его Мацкевич, Духон выбросил из головы, как только, еще не зная толком куда ехать, сел за руль машины. Если бы Александр думал над тем, что делать, десятью минутами дольше, он вряд ли предпринял то, на что в конце концов решился. Но по жизни именно спонтанность действий нередко выручала его.

Оба деятеля, о которых упомянул Мацкевич, были ему знакомы – банкир больше шапочно, зато другой – хорошо и давно. Мини-партия, мгновенно созревшая в голове Духона, вряд ли что решала в исходе всего дела, так как результаты суда и все еще предстоящего наследственного спора были, по его мнению, предрешены. Но отказать себе в удовольствии сыграть эту партию Духон устоять не мог. Тем более что ее самым важным итогом уже сегодня, максимум завтра, должно быть освобождение Димы Сироткина.