— Только не надо отключаться, чтобы заложить меня милиции. Второй раз я не перезвоню. И тогда мне придется искать другие способы решения проблемы. Вы меня вынудите искать другие решения.

— Какие другие?

— Например, использованные при последней нашей встрече.

При их последней встрече Глава администрации чуть не лишился головы. Это был уже неприкрытый шантаж.

— Что вы хотите?

— Произвести расчет.

— Хорошо, я готов вам заплатить…

— В этот раз мы договаривались не о деньгах.

Да, действительно, не о деньгах…

— Но я не могу решить этот вопрос самостоятельно.

— Тогда не надо было соглашаться на предложенные мною условия. Я выполнил работу и хочу получить расчет.

— Вы выполнили ее недостаточно хорошо. Пострадали посторонние люди. Пострадал я.

— Это случайность. В моей работе трудно учесть все обстоятельства. Но если вас не устраивает качество выполненной работы, я смогу повторить попытку.

Произнесенная фраза имела двойной смысл. Хорошо понятный посвященным смысл. Он действительно мог повторить свою попытку и на этот раз не промахнуться. Та девятиэтажка была не единственной.

Лицо Главы администрации перекосилось от злости и от напомнившей о себе боли в руке.

Спорить было безнадежно. По крайней мере теперь. Теперь надо было соглашаться на предложенные условия. Или сделать вид, что согласился. А потом…

— Хорошо. Приходите завтра. Где-нибудь часов в одиннадцать, и я постараюсь решить ваш вопрос…

Тритон рассчитал все верно. Если бы тогда, во время покушения, он не подстрелил Главу администрации, тот не принял бы всерьез его шантаж. И послал бы его подальше. А теперь не послал… Потому что хоть и большой начальник, но такой же, как и все остальные, мозгляк, заботящийся исключительно о своей шкуре, за сохранение которой готов продать кого угодно, хоть маму родную.

Все одинаковы — и просто люди и их вожаки. Все — мразь.

А других Тритон не встречал…

В первую, после отъезда ответственных квартиросъемщиков в Средиземноморский круиз, ночь Ревизор спал как убитый. Когда он проснулся, было уже утро.

Он проснулся в чужой квартире, на чужом диване, прикрытый чужим одеялом. Словно какой-нибудь опустившийся пьянчужка после грандиозной вечерней попойки. Но для Ревизора такое состояние было привычным. Он не помнил, когда спал в своей постели, потому что у него не было своей постели, были только чужие — вначале двухъярусные койки в армейской казарме и точно такие же в первой Учебке, потом узкие пеналы в комнате-одиночке во второй, деревянные шконки камеры смертников, где он сдавал экзамен на готовность убивать, казенные койки бесчисленных гостиниц, «медвежьи» логова в таежных дебрях, скрипучие раздолбанные кровати в съемных квартирах, купейные и плацкартные полки в поездах дальнего следования, жесткие сиденья электричек, голая земля импровизированных НП… И ничего своего. Вообще ничего. Чужие койки, чужие паспорта, чужие биографии…

Это пристанище было не хуже многих других. Было лучше хотя бы потому, что он был здесь один. Что — уже роскошь.

Ревизор встал и заправил постель. Заправил точно так, как ее заправляли хозяева, стараясь воспроизвести оставленные ими вмятины и складки. В данном случае делать этого не требовалось, но он делал, машинально подчиняясь выработанному в Учебках безусловному рефлексу приборки. Совет забывчивым жильцам «Уходя — гасите свет» в его случае звучал — уходя, оставь все так, как было до твоего прихода. До пылинки.

Потом Ревизор мылся, чистил зубы и пил чай. Мылся так, чтобы не было слышно шума воды, и пил чай с расчетом, чтобы его невозможно было заметить с улицы. В этой квартире он был незваным гостем с недобрыми намерениями.

С вполне определенными намерениями — подглядывать за чужой жизнью.

В четырех произвольно выбранных точках стены Ревизор найденной в квартире ручной дрелью просверлил небольшие, на треть толщины бетона, отверстия. Сунул в углубления микрофоны, залепил сверху звуконепроницаемыми заглушками. Настроил аппаратуру. Услышал какие-то неясные шумы.

И стал ждать.

Час.

Два.

Десять.

День…

Тишина.

Шаги.

Звон то ли посуды, то ли чего-то еще.

Музыка.

Музыка? Обычно музыка глушила микрофоны, снимающие сигнал с окон. Именно она глушила. Значит, гость не простой. И разговор не простой.

— Мы надеемся на пятнадцать процентов акций.

— Пятнадцать много.

— Мы заплатили деньги.

— И подняли цены. Они не хотят продавать по прежней цене.

— Покупайте по новой…

Интересно, с кем он разговаривает?

Ревизор пододвинул к себе, открыл ноутбук, нажал иконку, изображающую видеокамеру. На экране проявился фрагмент подъезда — пролет лестницы, стена, перила ограждения, окурки на ступенях… Картинка была так себе, но ее можно было подчистить, можно было увеличить, распечатать… Можно было сделать все то, что невозможно было еще пять лет назад. Конечно, такая аппаратура стоила недешево, но стоила того.

В поле зрения камеры, вмонтированной в электрощиток, появился человек в добротной одежде, с холеным лицом. Быстро пробежал по лестнице. Но как бы быстро он ни бежал, прошмыгнуть незамеченным мимо камеры не мог.

Ревизор остановил изображение на фронтальном ракурсе, выделил интересующий его фрагмент, увеличил, подчистил.

Нет, лицо незнакомое.

А если сбоку, при повороте на новый лестничный марш?

В замедленном воспроизведении дал возможность незнакомцу пробежать еще несколько шагов, повернуться в профиль и снова застопорил изображение.

Нет. И так тоже — нет.

Надо сделать распечатку, отксерить и раздать филерам, может быть, они узнают…

Снова музыка. И новый разговор об акциях, фондах, кредитах, аудите, пассивах, резервах…

В разговоре с Первым речь шла тоже о каких-то кредитах и дивидендах. Он что, бизнесмен? Который накоротке встречается с первым человеком Региона, встречается в спецбоксе и профессионально глушит окна музыкой? Может, конечно, и бизнесмен. Только какой-то уж очень образованный и везучий бизнесмен.

Или не бизнесмен.

Тогда кто?

А черт его знает!

Надо ждать, пока он проявит себя. Умение ждать — главная доблесть разведчика. Хоть по эту, хоть по ту стороны границы. Тем более время терпит, хозяева квартиры еще только в самом начале пути, еще только в Стамбуле.

Надо ждать…