– Я обратила внимание.

– Всякая женщина…

– Я не всякая, к сожалению. От этого мои проблемы. А относительно тебя – все и так ясно. А если что не ясно, так просто не хочется узнавать. Как не хочется, например, снова встретиться с Глебом.

– Он обидел тебя?

– Нет. По крайней мере, в обычном смысле. Просто мне было очень больно, когда я поняла, что – все. Что больше ничего не будет. И я боюсь повторения этой боли… Ладно, будем нелогичными. Тогда, в восемьдесят третьем – что ты делал в том доме?

– Закрывал проход. Через этот дом бредуны проходили к нам. Приносили подарки…

– А дядюшка Лоуэлл просто попал под горячую руку?

– Да нет, что ты. Это был агент бредунов, один из самых-самых…

– Это – точно? Ты не ошибаешься?

– Абсолютно точно. Я видел своими глазами, как он принимал тех, дары приносящих…

– Так ты можешь… проникать в тот мир?

– В общем, да. Я могу находить проходы. Я скаут.

– Здорово. А вот Глеб умел перемещаться без всяких проходов.

– Я знаю. Правильнее сказать, он умел создавать разовые проходы. Таких, как он, называют сквозниками, пенетраторами…

– Таких? Их что, много?

– Что ты. Единицы. В нашем ведомстве был один, да и тот погиб. По глупости: начал чистить револьвер, а разрядить – забыл…

– Как его звали? – вздрогнула Светлана.

– Игорь Павлович… Да нет, ему было за шестьдесят. Твой Глеб сейчас служит в ведомстве князя Кугушева, это Департамент охраны, а я – у контр-адмирала Сахновского, военная разведка. У Глеба свое подразделение, он там царь, и бог, и воинский начальник… Не знаю, чем именно они там занимаются. Будто бы намерены нанести поражение бредунам на их же территории. И будто бы – уже нанесли…

Светлана хотела что-то сказать, но замерла. Знакомый и жуткий механический клекот донесся откуда-то – справа, слева?.. Она вылетела из-под крон, чувствуя себя и Билли крошечными медленными жучками на темном стекле, сгребла детеныша в охапку и метнулась обратно. Навстречу ей из-за леса косо вывалилось чудовище, сверкнуло глазами, пронеслось с грохотом… Не веря себе, Светлана остановилась и посмотрела чудовищу вслед. Каким-то невероятным усилием зоркости и памяти она сумела увидеть и узнать. Различить в бледном пятне за бликующим стеклом черты лица…

Это был мистер Пэтт.

Туров даже оглянулся и попытался увидеть еще раз ее, женщину с ребенком на руках. Что-то смутно знакомое и даже тревожное мелькнуло и пропало. Лишь много позже, глубокой ночью, устраиваясь кое-как на жесткой койке постоялого двора в небольшом полувымершем поселке с гордым именем Кастл-Маунт, он вспомнил вдруг эту женщину и даже не то чтобы узнал – седьмым, восьмым чувством проник, кто она такая. Жена Сайруса Кэмпбелла, лорда Стэблфорда. Любовница Глеба Марина – и, весьма вероятно, мать его ребенка…

Он даже сел в кровати. Но ничего сделать было уже нельзя.

Передняя машина остановилась, окутываясь пылью и дымом. За нею, громоздясь, пристраивались остальные. Хорунжий Громов с трудом сдержал заплясавшую кобылу: «Тихо, Зорька, тихо…» С передней машины ловко соскочил высокий человек с пятнистой форме и быстро пошел к казакам, отмахивая рукой.

За спиной зачпокали затворы, громов сказал через плечо:

– Отставить, робяты. Без нервы, ясно?

Сам – соскочил с седла и пошел навстречу пятнистому, придерживая шашку.

– Майор Баглай, – сказал пятнистый спокойно, поднося руку к голове, к мягкой бескозырке без околыша. – Командир разведывательной роты.

– Хорунжий Громов, – лихо и небрежно отсалютовал Громов. – Командир заставы.

– Не проводите меня к своему начальству, хорунжий? – спросил Баглай. – Надо бы как-то миром все уладить…

– Миром был бы в самый раз, – согласился Громов. – Верхами ездите – или все более на железе?

– Больше на железе, – сказал Баглай. – Но и верхами можем – как без этого?

Поднятый внезапной телеграммой (телеграф при трудовиках работал с перебоями, судорожно, но – работал), Виктор Пигулевский, он же Виктор Виндам, последние полгода – начальник тюрьмы Свитуотера, самого большого города на восточном побережье Острова, – начал немедленно готовиться в дорогу. Он знал, что этот час придет, поэтому все основное всегда было под рукой.

В Свитуотере проходы были, но использовали их редко, поскольку Свитуотере сопрягался с китайским городом Аньда. У Пигулевского, да и не только у него, всегда вызывало изумление, почему сверхтекучие китайцы не просачиваются в Транквилиум? Казалось бы, чего проще… Но китайцев, как и вообще азиатов, здесь было по пальцам перечесть. Феномен, не имеющий достойного объяснения… Идти через Китай было долго и муторно, проще – здесь доехать до Тринити и перейти в Благовещенск.

Поезда ходили только воинские и какие-то «специальные». Как раз такой и готовился к отправке, когда Пигулевский, потрясая своими пасскардами и пауэрбэджами, налетел на вокзального «мастера» и принудил его к сдаче. В результате отправку поезда задержали, к неудовольствию двух профсоюзных шишек, то ли везущих какой-то груз героям-фронтовикам, то ли, скорее всего, намылившихся вывезти какое-то добро из прифронтовой полосы. И к Пигулевскому они до поры относились прохладно – но когда узнали, что он участвовал еще в первом восстании мастеровых и матросов в Порт-Элизабете, оживились и частично приняли его в свои ряды.

Тринити кишел армией. Похоже было на то, что части стоят друг на друге в несколько слоев. Пехота, морская пехота, кавалерия, железнодорожники… Смотреть на это было, с одной стороны, тягостно, а с другой – странным образом грело. Пигулевский давно заметил за собой, что втайне сочувствует палладийцам. Пусть они там и монархисты-черносотенцы-крепостники – но одной крови, ты и я… Он знал, что это неправильно, но ничего не мог поделать с собой. Вот эти два жлоба: они мне что, роднее?

Шептались о гибели эскадры адмирала О'Греди. Сейчас все узнаю, подумал Пигулевский.

Нужный дом еле нашелся. Двери выбиты, в окнах ни единого стекла. На втором этаже кто-то жил: валялось тряпье. Он дошел до черной лестницы, спустился вниз. Медным ключом, хранившимся у него всегда, отпер заднюю дверь. Открылась она с трудом: по ту сторону было по колено светло-серой тончайшей пыли. Загребая ее, спотыкаясь, плюясь и кашляя, он пересек двор и вышел на улицу. Здесь пыли было хоть и не по колено, но по щиколотку наверняка. И – никаких следов… У разбитой витрины аптеки он остановился, перебрался через прилавок и прошел в служебные комнаты. Лестница, прислоненная прежде к стене, упала и еле угадывалась под пылью и плоскими листами пепла от сгоревших газет. Он поставил лестницу на место, поднялся к потолочному люку. На чердаке пыли было не в пример меньше. Пигулевский дошел до другого люка, открыл его. Там была нормальная, ничем не захламленная комнатка: столик, три стула, кушетка. Служебное помещение КГБ на вокзале в Благовещенске. Он спускался, когда дверь открылась.