Короче, Птица по имени Джина летела, и под крыльями ее проплыли сначала воды Священного Моря, а потом зеленое море тайги.

Она летела туда, где на самом краю Срединного мира, далеко-далеко на севере, в особенном пространстве, недоступном простым смертным, растет огромная раскидистая Ель. Ничего живого нет вокруг, только Ель, Небеса и снег, чистый, как отражение Небес.

Для причастных тайне Ель — лестница. Верхушка ее прорастает в Небеса, а корни питают эманации страданий преисподней.

На ветвях Ели — гнезда, в гнездах — яйца, в яйцах — души нерожденных шаманов.

На нижних ветках — слабых, на средних — средних, на верхних — сильных, а на самой вершине, на границе миров Верхнего и Срединного, — одно-единственное гнездо, в котором появляются на свет Великие шаманы.

Мать Хищная Птица с орлиной головой и железными перьями садится на Дерево, сносит яйца и высиживает их.

Для рождения малых шаманов требуется один год, средних — два, сильных — три, а Великого — тридцать лет и три года…

Когда душа выходит из яйца, Мать-Птица отдает ее для обучения Дьяволице-Шаманке, у которой один глаз, одно плечо и одна кость. Она укачивает душу будущего шамана в железной люльке и кормит ее запекшейся черной кровью…

Шаман рождается и уходит в Срединный мир, чтобы стать проводником меж мирами, а Шаманская Сила его остается в гнезде, укрытом в густой хвое Мирового Дерева — там, где нет ничего живого вокруг, только чистый снег и Небеса, как отражение чистого снега… далеко-далеко на севере… на самом краю Срединного мира…

За исключением Стаса, охраняющего спящую Джину, душа которой путешествовала неизвестно по каким мирам, все остальные активные участники событий собрались наконец неподалеку от белой юрты и сразу же потребовали от Ивана объяснений. Тот рассказал, как по просьбе Джины они вошли в сон Гомбо, о гибели Сибирского Тигра, о заарине в образе красивой девушки со смертоносным хлыстом, а главное, о том, как уже после его насильственного пробуждения во дворе дома учителя они увидели над телом Джины тень гигантской птицы с распростертыми крыльями.

Шаман попросил подробностей видения, но оказалось, что парни никаких подробностей не приметили, просто огромная тень величиной с трехэтажный дом, символизирующая, по мнению Ивана, буддийское божество Птицу Гаруду или, в шамано-сибирском варианте, Мать Хищную Птицу. Тут же ученик шамана напомнил остальным о странном Птенце, духе-помощнике Джины, обретенном накануне.

— То есть, — резюмировал Шарменев, — ты считаешь, что моя племянница заручилась поддержкой могучего мистического существа и теперь вне опасности?

— Более того, — ответил Иван, — все, что нам остается, это ждать знака от нее.

— Какого конкретно знака? — поинтересовался следователь.

— Не знаю, — ответил юноша, — но знак будет точно, и достаточно внятный, чтобы мы, простые смертные, восприняли его однозначно.

Сознание Девушки-Птицы раздвоилось. Оставаясь человеком, она была еще и мифическим существом, Матерью-Хищной Птицей — или Дочерью, какая разница? И в стальном клюве ее, она не забывала об этом ни на мгновение, покорно висел Тот, кто восстал и кто сделался сейчас угрозой для Срединного мира, а значит, и для всего в целом тонко взаимодействующего и сбалансированного Мироздания. Выведенное из равновесия, оно развалится, как карточный домик, и тогда последствия непредсказуемы, а как раз этого допустить было никак нельзя.

Птица давно поднялась выше освоенных дальней авиацией высот, выше облаков, которые теперь проплывали под ее крылами, подобные причудливым белоснежным горам и долинам.

Человеческая часть сознания не переставала удивляться и восторгаться открывшейся панорамой, мистическая лишь беззлобно посмеивалась. Для нее чудес в мире не существовало, впрочем, в людском понимании она и сама была чудом.

Наконец на горизонте прямо по курсу Джина увидела верхушку Мировой Ели, словно вырастающую из облачной тверди. Некоторое время спустя Птица плавно опустилась в гнездо, расположенное на самой ее вершине.

Гнездо было свито из цельных осиновых стволов толщиной в телеграфный столб, с высотой стен в два человеческих роста и общей площадью, может быть, чуть уступающей корту для игры в большой теннис! Ровное дно его устилал слой мелких веток и пахучего сена, поверх подстилки там и сям валялись блестящие, явно металлические осколки яичной скорлупы в палец толщиной.

Птица аккуратно поставила принесенную в клюве амазонку посередине гнезда и вдруг перестала выглядеть как Птица, впрочем продолжая ею оставаться. Теперь по щиколотку в сене друг против друга стояли азиатская девушка-подросток почти мальчишеского телосложения и красивая девица с почти идеальными чертами лица, одетая в майку и вытертые джинсы, босая. Им обеим было понятно, что маскарад закончен.

— Ты дома, Баташулуун Шагланов, — поведя рукой, сказала неожиданно для себя самой азиатка. Впрочем, говорила ее устами мистическая, «птичья» половина их общего сознания.

— Да, я дома, — согласилась та, что выглядела как Марина Младич в садово-дачном варианте, и добавила, подняв с подстилки блестящий металлический осколок: — Свежая скорлупа… Откуда?

— Всего несколько лет назад родился Великий шаман, — пояснила Джина-Птица.

— Где же он? Я не чувствую его присутствия в Срединном мире!

— Его зовут Андрей Татаринов, ассистент, он… — Птица оборвала сама себя, — впрочем, не важно, что с ним сталось… А с твоего рождения, Баташулуун, прошла уже тысяча лет.

— Девятьсот девяносто девять, если быть точным, — поправил тот, кто выглядел как европейская красавица. — Но для тебя, бессмертной, год или даже век туда-сюда не имеют особого значения.

— Для меня все имеет значение, — возразила та, что наполовину была Джиной Луневой, — каждое мгновение, каждая искорка жизни. Ты нарушил собственный закон, заарин-боо, который выработал для себя после твоей неосмотрительной помощи Великому Завоевателю: НЕ УБИЙ! Любая жизнь священна, даже жизнь букашки или таракана, и никто не вправе отнимать ее!

— Я был ослеплен жаждой мести. — Девушка склонила голову. — Прости, Мать-Птица, мне нет оправдания, я виновен и заслужил повторную казнь, самую позорную и мучительную из всех вообразимых.

— Да, твое послесмертие в Срединном мире ужасающе, но твоя долгая праведная жизнь заслуживает награды, которой ты сам себя едва не лишил. Как никто, ты был близок к просветлению и освобождению из порочного круга и достиг бы их в ослепительное и счастливое мгновение смерти.

— Я безропотно приму любое наказание, — становясь на колени и сложив на груди руки, сказал заарин-боо, — и смиренно — любую награду. Делай, что должно, повелительница, Мать Хищная Птица, но, последнее… боохолдои… я их сдерживал, но в мое отсутствие они с цепи сорвутся…

— Я понимаю, о чем ты, Баташулуун, — сказала Джина. — Все будет ок, не переживай…

18.18. Остров Ольхон