С машиной творилось что-то невообразимое. Призрачный вихрь подбросил ее метров на пятнадцать, потом она стала разваливаться прямо в воздухе: с пронзительным скрипом отлетели колеса и оси; вздыбилась крыша, словно взрезанная чудовищным консервным ножом; крыльями серого мотыля колыхнулись и опали дверцы; рама с сиденьями и двигателем, как бы получив страшный удар снизу, скривилась спиной дромадера. Трех пассажиров вышвырнуло вверх, и теперь они парили над обломками слидера, растопырив руки и ноги, будто куклы, которых кружит и треплет ураган. Оружия при них не было, и куратор по безвольным позам своих людей догадался, что в телах их нет ни единой целой косточки.

«Гравитационный удар? – подумал он. – Или что-то еще похлеще? Какие-то разрушительные лучи? Вакуумная бомба? Ну и дела! Где уж тут с автоматами да лазерами!»

Но руки, пальцы, глаза делали свое дело. Надавив на спуск, он плавно повел стволом «шершня» и рявкнул:

– Огонь! Огонь, парни!

И сразу, перекрывая вопль Сентября: «Сергей! Серж!» – ударили два автомата. Третий, как попавший в ловушку зверь, рычал и рвался из рук Сарагосы. Только что тихий, покорный, он вдруг наполнился сокрушительной дьявольской мощью, заревел, выплюнул фонтанчик блестящих гильз. Гильзы полетели вправо; их свинцовая начинка роем разъяренных пчел унеслась к холму, к бревенчатым стенам и темным фигуркам с протянутыми, будто с мольбой о подаянии, руками.

Две фигурки упали; еще двое, застыв на миг в ошеломлении, тут же опомнились, спрыгнули с крыльца, скользнули в проходы меж домом и сараями, скрылись из глаз. Сарагоса мог бы поклясться, что каждый из них нафарширован пулями, но им это словно бы и не мешало. Заметив, что упавшие еще шевелятся, он вспомнил троицу зомби, атаковавших его, и со злобой пробормотал:

– Сила и живучесть! Будет вам живучесть, гады! Пуля в лоб, и зелье ваше поганое в глотку!

Руки сами собой отщелкнули опустевший магазин, вставили полный. Он нацелился было в смутные силуэты, мелькнувшие у сарайчика, но вдруг под крыльцом, в темной щели, перечеркнутой невысокими опорами, наметилось какое-то шевеление. В следующий миг незримый ледяной вихрь хлестнул по опушке, и Сарагоса с криком «Ложись!» повалился лицом в колючую сухую хвою. Падая, он еще успел заметить, как из-под настила веранды выползают крохотные фигурки, похожие издалека на мурашей. Их было с десяток, и каждый тянулся к лесу правой рукой, словно сжимая в ладони какое-то крохотное и незаметное на расстоянии оружие.

«Прижали! – мелькнула мысль. – Прижали! Не поднимешься, не выстрелишь! Скосят своей адской бритвой, как траву!»

Видать, боевики загадочного Калиостро тоже предпочитали классические расклады: группа первого удара да группа прикрытия… «Вот только есть ли у них козырной туз в рукаве?» – лихорадочно размышлял куратор, прикрывая голову от валившихся сверху ветвей. Ощущение тяжести и ледяного холода нарастало, и он понимал, что приближается конец. Сейчас возьмут чуть ниже… или сразу накроют, или подрежут стволы… Будто подтверждая, что мысль эта недалека от истины, слева раздался грохот, и куратор, вывернув шею, увидел, как падает огромная сосна. Казалось, ствол валится прямо ему на спину, но Сарагоса не мог ни отползти, ни даже крикнуть. Мышцы вдруг одеревенели, горло свело судорогой, и рука, тянувшаяся к карману, к спрятанным там сюрпризам, остановилась на полпути.

«Снайпер, – беззвучно позвал он, – где же ты, Снайпер?»

Где-то вдалеке раздался сухой щелчок, едва различимый за грохотом падавших сосен. Первый щелчок, потом второй, третий… После третьего ледяной пресс будто бы отпустил его, и куратор, шатаясь, поднялся, тут же вскинув бинокль. Фигурки, мельтешившие перед крыльцом, разбегались: кто-то мчался к сараям, кто-то падал, кто-то полз, волоча ноги и оставляя в траве густой багровый след, кто-то уже примерился нырнуть обратно в щель под настилом. Снова сухо щелкнуло, и одна из фигур вдруг повалилась, как мишень в тире; потом раненый встал и вытянул руку к опушке – к той, откуда стреляли.

– Живучие, гады, – опять пробормотал Сарагоса, прикидывая, что передышка невелика. Полминуты, и враги расползутся по щелям, укроются от огня Снайпера, а затем покончат и с метким стрелком, и с автоматчиками. Если уже не покончили… С флангов, с позиций Самурая и Сентября, не доносилось ни звука.

– Целы, парни? – громко спросил Сарагоса, не оглядываясь по сторонам и шаря в кармане.

– Со мной все в порядке, сэнсей, – отозвался Дорджи.

И тут же справа раздался хриплый, какой-то чужой голос Сентября:

– Пал Нилыч! Они же Сергея убили! Сережку!

– Присчитай сюда Самума с Селенитом! – Свирепо оскалившись, куратор всадил в подствольный гранатомет сюрпризец – продолговатый остроконечный цилиндр газовой шашки. Этих снарядов прихватили штук шестьдесят и разных сортов – с обычной слезогонкой, с рвотным дымовым парализатором и с зельями покрепче, от коих случается немедленный и полный карачун. На табачный дым, столь неприятный для любителей «голда», все это не слишком походило, но Сарагоса рассудил, что каши маслом не испортишь. Тем, кто не любит запах табака, вряд ли понравится рвотный газ…

– Гранаты! – рявкнул он, нацелившись в бревенчатую стену над крыльцом. – Сентябрь, пали по кухне, Дорджи – по сараям! Дом – мой! Живее, парни, шевелитесь! Тошниловку, дымарь и слезогонку! Шашки с красной полосой не трогать! Возьмем живыми!

«АКД» коротко кашлянул, снаряд ударился о двери, и веранду затянуло желтовато-зеленым облаком. Тут же дымный клуб взвился над кухней – Сентябрь угодил прямо в трубу. Граната Самурая попала в проход между домом и сарайчиком; оттуда тоже стал расплываться дымок, но сероватый и блеклый – Дорджи, похоже, выбрал дымарь, средство неприятное, вызывающее жуткий кашель, но без фатальных последствий.

В течение минуты они выпустили еще десятка полтора снарядов, стреляя как заведенные. Теперь сруб с крыльцом, сараи и кухня были совсем не видны; над склоном хелма вспух зыбкий непрозрачный нарост, справа и вверху ядовито-зеленый, слева, куда Самурай загнал пяток шашек с дымарем, – серый, словно карельские скалы. Оттуда внезапно вывалился человек, упер руки в колени, перегнулся, затрясся в приступе неудержимого кашля; потом куратор услышал сухой треск, и скорчившаяся фигурка рухнула в траву. Впрочем, человек тут же попробовал приподняться, но щелкнуло снова, три раза подряд, и с каждым таким щелчком его переворачивало и подбрасывало – почти так же, как Сингапура и двух погибших триариев.

– Долг платежом красен, – сквозь зубы прошипел куратор, соображая, что и козырной туз его не подвел, и сюрпризы оказались вполне к месту. Отцепив от пояса рацию, он позвал:

– Снайпер! Считай, пауза в связи отменена, можешь говорить. Как ты там?

– Сижу на дереве, стреляю, – лаконично отозвался бывший десантник.

– Стреляй по ногам, – велел Сарагоса, – они мне живыми нужны.

– Не получается, Пал Нилыч. Если в лоб попадешь – убьешь, а в ногу или в руку, так это им семечки. Я уже проверил. И потом, – из динамика донесся странный звук, точно Снайпер потянул носом, – они ж Кешку прибили! Селенита то есть, корешка моего!