— Хорошо, если случится так, что император Михаил Калафат отречется от престола…

— Этот сам не отречется, — прервал его гонец.

— Но если он каким-то образом лишится короны, — все еще осторожничал вождь норманнов. — Кто способен поднять ее?

— Вы хотите спросить, кого поддерживает Зеноний?

— Должен же я знать, кого следует поддерживать моей варяжской гвардии.

— Он поддерживает императрицу Зою.

Гаральд криво, разочарованно ухмыльнулся.

— …Которая тут же приведет вместо себя на трон очередного любовника.

Услышав это, монах встрепенулся и, подняв голову, согнал с лица остатки смиренности.

— Да, приведет. Скорее всего, так оно и случится.

— И кого императрица «усыновила» ради такого исхода на этот раз?

— Теперь до усыновления дело не дойдет.

— И все же, кто этот человек? Коль уж меня пытаются втянуть в очередную дворцовую свару империи, то хотелось бы знать, чей трон придется подпирать мечами моим воинам.

Монах удивленно уставился на Гаральда и, прежде чем что-либо произнести, похмыкал себе под нос, а затем произнес что-то про себя, беззвучно шевеля губами.

— Императрица уверена, что этим человеком должны стать вы, принц Гаральд.

— Я?! — свирепо блеснул глазами конунг. — Вас уполномочила сказать мне это сама императрица?

— Вы, — смиренно сомкнул ладошки у подбородка монах. — Чистота вашей крови и высокородность происхождения сомнений ни у кого не вызывают. Обряд венчания с императрицей занимает столько же времени, сколько занимает обычная церковная месса. Другое дело, что уже находятся противники того, чтобы трон занимал варяг, пусть даже и принц. Эти же противники хотели бы, чтобы Зоя усмирила свои императорские амбиции и уступила место своей сестре Феодоре. Напомню, что после смерти их отца, императора Константина VIII, они обе, Зоя и Феодора, были провозглашены императрицами. Правящими императрицами, — уточнил монах. — Однако Зоя поспешила выйти замуж, и реально правящим императором стал ее супруг Роман Аргир, а Зоя — его соправительницей. Понятно, что супруги сделали все возможное, чтобы изгнать вторую соправительницу, Феодору, не только из дворца, но и из столицы.

— Как бы там ни было, я не собираюсь становиться супругом императрицы Зои.

Монах бесстрастно взглянул на норманна и направился к двери.

— Прошу прощения, господин Гаральд, — произнес он, уже стоя в их проеме, — но заявление ваше настолько непродуманное, что лично я его попросту не слышал. И запомните, принц, что в государственных делах, особенно при наследовании трона, ни разница в возрасте, ни личные привязанности никакого значения не имеют. Поскольку письмо стратега Зенония вам передано, то считаю свою миссию завершенной.

А сутки спустя появился второй тайный гонец, передавший письмо от императрицы Зои. Им оказалась… Мария.

— Сначала прочти письмо бывшей правительницы, — движением руки предупредила она попытку норманна обнять ее. — Потом будем разбираться в собственных отношениях.

— Почему «бывшей»? — эта встреча происходила в комнате, которую слуга Марии и ее телохранитель сняли в доме некоего богатого армянина, купца и трактирщика. Здесь было на удивление тепло и уютно, а мебель представляла собой произведение краснодеревного и резного искусства.

— Буквально с первых дней своего правления Михаил Калафат нарушил все пункты договора, который заключил с императрицей при восхождении на трон. Он запретил Зое хоть что-либо брать для своих нужд из казны, высмеивал каждую попытку помогать ему советом, а недавно сослал ее на остров Принкип, послав вслед за ней своих доверенных людей, которые под страхом смерти заставили императрицу отречься от трона и насильно постригли в монахини.

— Зою — в монахини?! Немыслимое завершение императорской карьеры, — удивленно качнул головой Гаральд.

— Бывали случаи пострашнее — с ядами, отсечением голов и прочими «благостями» придворных интриг. И потом, почему вы, конунг конунгов, решили, что на этом монаршая карьера Зои завершена? Читайте адресованное вам послание.

С сентиментальностью отвергнутой любовницы Зоя сообщала, что «очень тоскует по своему преданному викингу», а также уведомляла, что намерена вернуться на трон, а посему спрашивала, может ли она рассчитывать на его, Гаральда, личную поддержку и поддержку его варяжской гвардии. «Как только вы вернетесь в Золотой Рог, — писала правительница, — я найду способ встретиться с вами. Нам следует поговорить о том, что важно для нас обоих. Верю в ваше мужество и вашу преданность».

— Но в письме Зоя ни слова не говорит ни о своем изгнании из Константинополя, ни о постриге в монашество, — с удивлением заметил Гаральд.

— Станет ли старая женщина, к которой молодые мужчины, подобные вам, брезгуют даже прикасаться, сообщать еще и то, что теперь она лишена власти и императорского титула, изгнана и пострижена в монахини?! То есть лишена того последнего, что еще способно привлекать к ней внимание неженатого чужеземного принца.

— Но ведь она понимала, что вы сообщите мне это на словах.

— Ошибаетесь, верила, что не сообщу. Она воспользовалась тем, что мне позволено было навестить ее в женском монастыре, который для многих византийских аристократок превратился в тюрьму, и передала письмо, но при этом умоляла и требовала скрыть, где и при каких обстоятельствах я получила его. Решила, что будет лучше, когда вы узнаете об этом уже в константинопольской гавани.

Гаральд сжег в камине письмо и с минуту стоял в раздумье у окна, выходившего на пустынное горное ущелье. Вид из него был удручающим, зато возле него можно было стоять сколько угодно, не опасаясь, что кто-то может обратить на тебя внимание. А поскольку Мария уже успела предупредить, что в случае непредвиденных событий он тоже может найти в этом доме приют и спасение, то норманн тут же прикинул: через это бельэтажное окно хорошо уходить от недоброжелателей.

— Передайте монахине Зое, что я уже получил приказ стратега Зенония, обязывающий меня явиться со своим флотом под стены Константинополя. Она, конечно же, может рассчитывать на мечи моих воинов, если только обстоятельства потребуют прибегнуть к ним. Так что пусть она по-монашески усердно молится за мое успешное плавание.

— Она не молится, — обронила Мария, ложась в постель и медленно, вызывающе, раздеваясь. — Она взяла с собой все травы и прочие средства, благодаря которым готовила для себя и своего женского окружения особые духи и мази, так что теперь ее келья напоминает лабораторию алхимика. Живи она где-либо во Франции или Испании, ее давно сожгли бы на костре за ведемские игрища. Но следует признать: благодаря всевозможным мазям и примочкам лицо этой шестидесятичетырехлетней старухи выглядит привлекательнее лиц многих сорокалетних женщин[104].