– Ему непременно будет предоставлено право посещения? – спросила я. – Нельзя ли убедить судью в том, что это опасно, и пусть он запретит Махмуди видеться с Махтаб.

Американский закон не допускает наказания без преступления, заметил адвокат.

– Он такового не совершал. И вы никоим образом не сможете лишить его права посещения. Мне бы крайне не хотелось, чтобы вы ехали в Иран, – продолжал адвокат, – но, с другой стороны, я не вижу в этом ничего страшного. Возможно, после столь длительного напряжения и депрессии встреча с родственниками зарядит его энергией. Поможет ему возродиться. Я даже думаю, что поездка пойдет ему на пользу.

Разговор с адвокатом привел меня в еще большее смятение. В глубине души я была уверена – в случае развода Махмуди обречет мою дочь на жалкое существование в Иране. У меня не было иного выбора, кроме как сделать ставку на то, что социальные и культурные контрасты вынудят Махмуди вернуться в Америку – вопреки реальным или воображаемым замыслам, роившимся в его потревоженном сознании. В то время об уровне жизни в Тегеране я могла только догадываться, но я уповала на то, что через две недели Махмуди будет сыт ею по горло.

В отношении Махтаб я рассуждала так: пусть лучше я погублю себя, чем ее.

Наступил день отъезда. Мы с Махтаб решили взять с собой самый минимум вещей, оставив в чемодане место для подарков иранским родственникам. Однако у Махмуди набралось несколько мест багажа, в том числе чемодан с лекарствами, которые, по его словам, он намеревался преподнести в дар тегеранскому медицинскому сообществу. В последний момент Махтаб вспомнила о своем кролике.

Итак, первого августа 1984 года мы вылетели в Нью-Йорк, оттуда в Лондон. В Лондоне за время двенадцатичасовой стоянки мы успели осмотреть город. Я купила Махтаб несколько английских кукол. По мере приближения посадки на другой самолет меня все сильнее лихорадило.

В аэропорту Хитроу, незадолго до вылета на Кипр, а оттуда в Тегеран, Махмуди завязал разговор с иранским врачом, возвращавшимся на родину после визита в Америку.

– Выезд из Ирана чреват осложнениями? – нервно спросила я.

– Нет, – заверил он.

Иранец дал совет, как пройти через таможню. Иранская таможня облагает огромной пошлиной любые американские товары, ввозимые в страну.

– Если вы скажете, что останетесь там работать, то можете избежать пошлины.

Мне было неприятно это слышать, даже в качестве рекомендации сэкономить деньги.

– Но мы не…

– Знаю, – перебил он.

– Мы не собираемся оставаться в Иране, – продолжала я. – Мы едем только на две недели.

– Понимаю, – отозвался он.

Затем они с Махмуди заговорили на фарси.

Когда мы садились в самолет, меня трясло от страха. Мне хотелось закричать и броситься вон, но я не повиновалась велению сердца. Махтаб доверчиво держала меня за руку, и, войдя в самолет, мы сели на свои места и пристегнулись ремнями.

Во время полета на Кипр я тщательно обдумывала стоявшую передо мной дилемму. Когда шасси самолета коснулись земли средиземноморского острова, я знала, что это мой последний шанс. Я должна взять за руку Махтаб, сбежать по трапу и следующим же рейсом вылететь домой. Я уже было вознамерилась ухватиться за эту последнюю возможность, как в памяти всплыли слова адвоката: «Он не совершил преступления. И вы никоим образом не сможете лишить его права посещения Махтаб».

В любом случае я не могла покинуть самолет. Пока он выруливал по посадочной полосе, стюард объявил в микрофон, что стоянка на Кипре будет короткой. Пассажиры, следующие до Тегерана, должны оставаться на своих местах.

Прошло всего несколько минут. Вскоре мы уже мчались по взлетной полосе, набирая скорость. Самолет взмыл носом вверх, оторвав от земли шасси. Я ощущала, как сила моторов уносит нас в небо.

Махтаб задремала, утомленная длительным путешествием.

Махмуди читал иранскую книгу.

Я сидела в оцепенении, в шоке, зная место приземления, но не ведая своего будущего.

Среда – 29 января 1986 года – встретила меня холодным, угрюмым рассветом под стать моему настроению. В зеркало я увидела свое красное, опухшее от слез лицо. Махмуди отправил Махтаб в школу, затем сообщил мне, что мы едем в филиал «Свиссэйр» – сдать мой паспорт, который мне выдадут в пятницу накануне посадки в самолет.

– Я должна идти за покупками с Шамси и ханум Хаким, – напомнила я ему.

Он не мог проигнорировать мою договоренность с женой «человека в тюрбане».

– Сначала мы съездим в «Свиссэйр», – ответил он. Это отняло довольно много времени, так как филиал авиакомпании находится на другом конце города. Пока мы петляли по улицам в разных такси, я непрерывно думала о походе в магазин. Отпустит ли Махмуди нас – троих женщин – одних? Будет ли у меня шанс позвонить? К моей досаде, Махмуди зашел со мной за Шамси.

– В чем дело? – спросила Шамси, увидев мое лицо. Я промолчала.

– Скажи, что случилось, – настаивала она. Махмуди не отходил от нас ни на шаг.

– Просто я не хочу ехать в Америку, – вырвалось у меня. – А Махмуди заставляет меня заниматься там делами. Мне надо все продать. Не хочу я ехать.

Шамси напустилась на Махмуди:

– Ты не можешь заставлять ее заниматься коммерцией в такой момент. Пусть она несколько дней побудет с отцом и вернется.

– Нет, – прорычал Махмуди. – На самом деле ее отец не так уж плох. Это уловка. Они все подстроили.

– Неправда! – вскричала я. – Отец при смерти, и ты это прекрасно знаешь.

В присутствии Шамси и Зари мы с Махмуди орали друг на друга, давая выход взаимной ненависти.

– Ты попалась в собственный же капкан! – вопил Махмуди. – Вы придумали, как вызвать тебя в Америку. Вот и поезжай. Тебе не отвертеться – и пришлешь сюда все деньги!

– Нет!

Махмуди схватил меня за руку и поволок к двери.

– Мы уходим, – объявил он.

– Бозорг, – обратилась к нему Шамси. – Успокойся. И давай поговорим.

– Мы уходим! – повторил Махмуди.

Когда он грубо вытолкал меня за дверь, я, обернувшись, крикнула на прощание Шамси и Зари:

– Пожалуйста, помогите. Справьтесь обо мне. Он нас изобьет.

Махмуди с силой захлопнул дверь.

Сжимая мне руку, он тащил меня по обледеневшему тротуару к дому Хакимов. Они жили примерно в пятнадцати минутах ходьбы отсюда, и все это время Махмуди изрыгал в мой адрес самые грязные ругательства, какие я когда-либо слышала. Однако они меня не задевали. А вот слова «Ты больше никогда не увидишь Махтаб!» глубоко ранили.