– Он так и не ожил. – Антонов выглядел так, будто пил всю ночь. Да, скорее всего, так оно и было. Мрачно выглядел Антонов. Небрито и похмельно. Да и Демид смотрелся не лучше. А с чего выглядеть хорошо-то? Он в первый раз в жизни нашел человека, которого стал называть своим братом. И потерял его. Своими руками спихнул его в могилу, пусть даже непреднамеренно.

– И что теперь? – спросил он.

– Старое тело Шагарова я уничтожил, – сказал Антонов. – Шутка ли – труп вора-рецидивиста со следами насильственной смерти. Зачем нам такие улики? А новое тело... Я спрятал его пока. Там, в морге. В холодильнике. Я еще вернусь к нему. Препарировать снова буду. Понять попытаюсь, что мы сделали не так.

– Понятно...

Минут пять сидели молча. Антонов курил.

– Все переменилось, – наконец произнес он. – Прорвало... На Фоминых спустили всех собак. И секту их разгромили. Народу похватали – море. Видел бы ты, что в областном УВД сейчас творится! Все на ушах ходят. Одни руки потирают, другие за место свое трясутся – Фоминых-то под ними работала, а они ее проворонили.

– Что ж мне, радоваться? Может, и выйти уже можно из подполья?

– Рано пока радоваться. Заметут тебя сразу же. Не обвиняемым, так основным свидетелем пойдешь. Пока там разберутся... К тому же самое главное – Фоминых не поймали. Ушла она, стерва хитрая.

– А карх?

– Спрашиваешь...

– Надо было думать, что так получится... – Демид задумчиво барабанил пальцами по столу. – Надо же, два дня назад все еще было ясно, а теперь вдруг развалилось все к чертовой матери. Троица их цела – и в полной силе. Подумаешь, культ их развалили. Для них это так, мелочевка. Они в другом месте выплывут. А вот у нас... Разбита армия без боя.

– Что делать думаешь?

– Ухожу я. Ухожу из города. Нечего мне больше тут делать. В прятки надоело играть. Но самое главное – Лека. Совсем плоха стала девчонка. Не просыпается даже. Еле живая. Отвезу ее в Священную Рощу. Попробую найти кого-нибудь из Лесных тварей, посоветоваться. Сам я здесь уже ничего не сделаю.

– Слушай, я помогу тебе! – оживился Антонов. – Я тебе человека своего подошлю. У него «газелька». Спецмашина. И документы тоже в порядке – даже если остановят, проверять не будут, что там в салоне. Он вас до самой рощи довезет. У меня, знаешь ли, – Антонов смущенно улыбнулся, – возможности сейчас новые открылись. По службе. Пострадал-то я из-за дела Фоминых. И теперь, когда охота на нее открылась, я в числе главных консультантов.

– Ты все правильно делаешь?

– Все наилучшим образом. – Антонов усмехнулся. – Можешь положиться на меня, Демид. Тылы я все прикрою и лишнего тоже ничего не скажу. Когда выползать тебе можно будет на свет Божий, я тебе дам знать. Ты только берегись. Сам понимаешь...

– Понимаю. – Демид встал из-за стола. – Ну ладно. Пора прощаться. Спасибо тебе, Валерий.

– И тебе спасибо! – Антонов не выдержал, схватил Демида за плечи, прижал к себе. Не знал он, что только недавно обнимался Дема так с новоявленным братом своим – Кикиморой. – Знаешь, Дем, когда все это кончится, самое главное останется... – Антонов волновался, пытался подобрать слова, чтобы не было фальши. – Я не знаю, как дальше все будет... Может, и не увижу тебя больше. Но я всегда помнить буду, что видел такого человека, как ты. Это ведь не просто судьба...

– Я – человек, – тихо сказал Демид. – Я – не Бог. Не надо петь мне дифирамбы. Я – просто человек и пытаюсь выжить. Мне даже в Рай никогда не попасть. Все, что у меня есть, – эта земля. И эта жизнь. Лека. Ты. Так мало...

– Все вернется, – сказал Антонов. – Все вернется еще. Будет счастье и у нас с тобой. Ты только не пропадай навсегда, Дема. Мне тоскливо без тебя будет. Помни, что у тебя друг здесь есть. Ты ведь друг мне?

– Друг, – сказал Демид и улыбнулся. – Дай руку. Amigos para siempre. [Друзья навсегда (исп.).]

* * *

– Демид, я ухожу, – сказала Лека.

Они стояли на поляне в Священной Роще. Костерок бросал неяркий красный отсвет на их лица. И луна – вечная свидетельница всего, что происходит в этом мире ночью, грустно смотрела на них сверху, полуприкрыв свой глаз.

– Я знаю, – сказал Демид. – Так и должно было случиться. Иди, Лека. Здесь твой дом.

Лесные молча стояли вокруг. Фамм, со светящимися глазами-блюдцами. Лешие, похожие на изломанные ветром сухие коряги. Дриады – сестры Лекаэ, обнаженные девушки, не ведающие о своей наготе. Толстый старик Водяной, с бородой из болотной травы, с жабьими задними лапами. Домовые, батанушки, волосатки, мавки, игрецы, постени... Имена им дали люди, но были у них и свои имена на древнем нечеловеческом языке, и была своя жизнь, и свои радости, и свои печали. Мало их осталось – древних созданий, таких же Божьих, как и все, что существовало на земле. Люди вторглись в их жизнь, и все меньше места оставалось им. Никто не вносил их в Красную книгу. Да и не было в этом нужды. Они знали, что все равно переживут людей. Уйдут люди, и придут другие. А Лесные останутся – вечные, хранители живого...

– Дема. Милый. Тебе грустно? – Лека гладила его по лицу.

– Немножко.

– Я люблю тебя. Это ведь неправильно, да? Дриада не должна любить человека. – Слезы предательски ползли блестящими дорожками по лицу Леки, смывая беспомощную улыбку.

– Правильно. Правильно все, что происходит с нами. Потому что это – судьба. Мы живы. И мы любим. Значит, все правильно. Я люблю тебя.

– Демка... – Лека прижалась к нему, словно пыталась слиться с ним, прорасти в него, пустить корни. – Ты будешь приходить ко мне?

– Да.

– А ты? Куда ты пойдешь?

– Не знаю... Устал я. Наверное, к Степану пойду. Попрошусь к нему в батраки.

– Степан... Он чистый человек. И ты будешь рядом. Это хорошо.

– Иди. – Демид сжал зубы, чтобы не позволить выплеснуться своим чувствам. Не закричать. Не завыть, как волк, на луну. – Иди. Тебе пора.

Он стоял и смотрел, как фигурка Леки исчезает, тает в темноте.

«Эй, ты! Ты доволен?»

Молчание. Внутренний голос не подавал признаков жизни. Он молчал с того дня на вокзале, когда проснулся в последний раз.

«И ты меня бросил... Что ж, этого следовало ожидать. Я сам приложил столько усилий, чтобы заткнуть тебя. И теперь ты больше не сводишь меня с ума».

Он отрекся от своего прошлого и задушил при этом свою внутреннюю сущность. Он помог тому, кто назвал его своим братом, убить себя своими же руками. Он отвел свою любимую девушку в чащобу и отдал ее нечеловеческим тварям. Он даже не пришел на похороны своей матери – валялся тогда на больничной койке и не мог пошевелить рукой.

Один... Он снова остался один. Он добился своего. Он снова стал человеком, обычным человеком. Но оказался одиноким и не нужным никому. И нечеловечески усталым.