Подарки казались настолько ценными, что покрывали не только оказанную услугу, но и просьбу. С такими сверкающими ценностями в руке ни лодочник, ни тем более его жена не смогли отказать леди и пообещали держать все в тайне.

— Еще одна просьба, — сказала леди. — Позвольте мне остаться в вашей барже, пока вы не пристанете в Лиссон Гроув. Вы ведь туда направляетесь?

— Да, миссус.

— Когда остановитесь, вызовете мне кэб. Они всегда там стоят, на Гроув Роуд.

— С удовольствием сделаю это для вашей милости.

— Достаточно, сэр. Надеюсь, настанет день, когда я вам докажу свою благодарность.

Бутл, взвесив в руках часы, подумал, что она ее уже доказала.

Однако кое-что для нее нужно было еще сделать, и сделать немедленно. Оставив леди на попечении жены, Бутл снова взялся за буксир, и старая лошадь двинулась в направлении Гроув Роуд.

Приблизившись к мосту в конце Эдгрейв Роуд, он опять остановил баржу и отправился на поиски кэба.

Вскоре он вернулся с четырехколесным экипажем, посадил в него промокшую леди, потом вернулся на баржу.

Но предварительно леди записала его имя, номер баржи и все сведения, которые понадобятся, чтобы отыскать его снова.

Она сказала, куда направляется, только кэбмену, и тот отвез ее в отель недалеко от Хаймаркета.

Теперь она настолько протрезвела, что знала, и где находится, и что собирается сделать.

Глава LXXXI

НАКОНЕЦ СОГЛАСИЕ

Вернон Холл с нашего последнего посещения очень изменился. Теперь в нем царило не веселье, а печаль.

Но только внутри. Снаружи, со стороны парка, поместье выглядело по-прежнему приветливо, коринфские колонны портика казались такими же открытыми и гостеприимными, как всегда.

Как всегда, подъезжали и отъезжали элегантные экипажи, однако они задерживались ненадолго. Посетители оставляли свои карточки и расспрашивали.

Внутри царила тишина. Неслышно скользили или проходили на цыпочках слуги, неслышно открывались и закрывались двери, все говорили приглушенными голосами.

Все было тихо, серьезно и многозначительно. Все говорило о болезни в доме.

И болезнь очень серьезная — предвестница смерти.

Сэр Джордж Вернон умирал.

Это была его старая болезнь, которую так легко подхватить в тропическом климате — и на востоке, и на западе.

А баронет много времени провел и там, и там, часть жизни он служил в Индии.

Болезнь длилась долго. Теперь ее объявили неизлечимой. По настоятельной просьбе больного врачи сообщили ему правду и предупредили, чтобы он готовился к смерти.

Последняя поездка по континенту, которую он совершил с дочерью, окончательно подорвала его силы. И вот он снова дома и настолько ослабел, что не может ходить даже по мягким газонам своего прекрасного парка.

Большую часть дня он проводил на диване в библиотеке, лежал, опираясь на подушки.

Он уехал за море с Бланш, надеясь избавить ее от гибельной страсти, в которой она созналась и которая с тех пор постоянно его тревожила.

Насколько он в этом преуспел, можно было понять по печальному лицу дочери, которое некогда было таким цветущим и жизнерадостным; по бледности ее щек, когда-то розовых, как лепестки цветка; по ее вздохам, которые она с трудом сдерживала; и главное — по разговору, который произошел у нее с отцом вскоре после возвращения из этого последнего в его жизни путешествия.

Сэр Джордж, как обычно, лежал в библиотеке. Диван передвинули к окну, чтобы он мог наслаждаться красотой великолепного заката: окно выходило на запад.

Бланш сидела с ним рядом, оба молчали. Поправив его подушки, она устроилась в ногах на диване. Как и он, она смотрела на закат, окрасивший облака в алый, пурпурный и золотой цвета.

Была середина зимы, но в рощах Вернон-парка это было незаметно. Листва здесь никогда не опадает, газоны вечно зеленеют, и поэтому окружающая поместье территория постоянно имеет весенний вид.

Повсюду весеннее птичье пение, на высоких деревьях кричат зяблики, из ветвей лавров и калины доносятся голоса дроздов, и малиновка под окном поет свою простую песенку.

Тут и там от дерева к дереву перелетают фазаны, заметные по своему яркому оперению; выбегает из норы в лощине заяц. Дальше на пастбищах видны гладкие коровы. Прекрасная картина, особенно прекрасной должна она казаться взгляду владельца.

Однако сэр Джордж, который, возможно, смотрит на все это в последний раз, словно ничего не видит. Мысли его полны горечи и тревоги.

Он задает себе вопрос: кто будет его наследником, кто продолжит его славный древний род?

Наследницей будет его дочь Бланш — поскольку у него нет ни сына, ни других детей, и наследственный майорат[171] заканчивается вместе с ним.

Но Бланш может недолго носить его имя, какое же имя она примет? Чей герб будет изображен поверх герба Вернонов?

Сэр Роджер думает о Скадаморе. Он давно о нем думает, он надеялся и хотел этого союза, но теперь, когда к нему приближается смерть, он очень сомневается в осуществимости такого объединения гербов.

Раньше и до самого последнего времени он считал это объединение вполне возможным. Думал о том, как его осуществить. Намекал Бланш на то, что может заставить ее повиноваться. Однако он обнаружил, что все его усилия тщетны, и именно об этом он сейчас думал. Все равно что приказать солнцу перестать садиться, или птицам отказаться от их неброской красоты. Можно смягчить антипатию, но нельзя уничтожить ее окончательно. Как ни послушна его дочь, отцовской власти и всех сил земли не хватит, чтобы заставить ее преодолеть антипатию к ее кузену Скадамору.

И никакими силами не удастся заставить Бланш забыть о капитане Мейнарде. Его образ по-прежнему у нее в сердце, такой же яркий, как при первой встрече, такой же свежий, как в тот час, когда они стояли в тени гималайского