«Он все еще не понял. Выглядит как человек, мгновение назад услышавший нечто, не укладывающееся в его голове».

– Извини, но я не понимаю тебя, – сказал Стаффан Нильссон. – Это шутка?

Обеспокоенный взгляд в сторону закрытой двери в комнату, где они сидят. Страх уже стал проявляться в его глазах.

– К сожалению, нет, – ответил Юханссон и одновременно передал своему гостю фотографию Жасмин Эрмеган.

* * *

Такое же белое лицо, как у Макса, когда он рассказывал о Наде, за секунду до того, как ему пришлось прерваться и выскочить в туалет. И если бы сейчас Стаффана Нильссона стошнило на дорогой ковер Эверта, Герда в любом случае вытерла бы все после него.

«В качестве признания этого вполне хватило бы, и в худшем случае я могу купить новый ковер для братца», – подумал Юханссон.

– Я понятия не имею, о чем ты говоришь. – Стаффан Нильссон отложил в сторону полученную фотографию. Ловушка захлопнулась. Страх наполнил его глаза. Он крутил головой в поисках выхода.

– Я говорю о малышке Жасмин, – продолжал Юханссон. – Ей было девять, когда ты изнасиловал и задушил ее подушкой на кровати своей тетки в ее вилле в Эппельвикене. Это произошло вечером в пятницу 14 июня 1985 года. Ты пришел туда проверить, все ли в порядке в доме, и полить цветы, пока хозяйка находилась за городом. А потом в дверь позвонила Жасмин, хотела воспользоваться телефоном госпожи Сагерлиед и поговорить с родителями. Ты ведь уже знал ее раньше. Наверное, встречался с ней несколько раз, когда она посещала твою тетку. Это же ты, конечно, помнишь?

– Я не верю своим ушам. – Стаффан рывком поднялся со стула. – Здесь нет ни слова правды. Кто рассказал тебе такую чушь?

– Я сам до всего додумался, – ответил Юханссон. – У меня также была возможность сравнить твою ДНК со спермой, найденной на теле Жасмин, поэтому вопрос о твоей виновности или невиновности даже не обсуждается.

– Я столкнулся с каким-то сумасшедшим, с помешанным на частном сыске идиотом! За такие слова тебя можно засудить. Это гнусная клевета, и я нисколько не сомневаюсь…

– Закрой рот и сядь, пока я не прибил тебя, – скомандовал Юханссон не терпящим возражений тоном и ожег собеседника гневным взглядом. – О любой попытке смыться отсюда через дверь можешь забыть. Она заперта. Если хочешь позвонить в полицию, я не стану тебе мешать, но для твоей же собственной пользы не советовал бы этого делать. Если у тебя, конечно, нет желания попасть в газеты уже вечером. Если подобное успокоит тебя, я вовсе не какой-то чокнутый самодеятельный сыщик. Сейчас, конечно, я на пенсии, но всю жизнь проработал полицейским. А закончил трудовую деятельность на посту шефа Государственной криминальной полиции, и, если тебя это как-то утешит, мне за все годы, к сожалению, приходилось встречаться с сотнями таких, как ты.

– В твоих утверждениях нет ни одного, ни одного слова правды, – сказал Стаффан Нильссон. Его голос изменился, стал сдавленным, хриплым, словно ему было трудно дышать. Взгляд блуждал по комнате, но настойчиво избегал ту ее часть, где находился Юханссон.

– Я понимаю весь ужас твоей ситуации, – продолжил тот. – Я сам чувствовал бы себя не лучшим образом, если бы убил и изнасиловал дочь Йозефа Саймона. Если кто-то и мешал тебе спокойно спать по ночам все эти годы, то именно он, отец Жасмин, все его сто миллиардов и понимание того, что он и его помощники сделают с тобой в тот день, когда до тебя доберутся.

– Я понятия не имею, о ком ты говоришь, – промямлил Стаффан Нильссон, хотя выражение его глаз свидетельствовало об обратном.

– Не лги, – сказал Юханссон. – Кроме того, я хочу, чтобы ты помолчал и выслушал мое предложение. И слушать тебе следует внимательно. Подобное обычно называют once-in-a-lifetime-offer[12]. Предложение, от которого у тебя нет возможности отказаться.

«Только бы он не наложил в штаны», – подумал Юханссон. Сейчас Нильссон буквально висел на своем стуле, понурив голову, с абсолютно отсутствующим видом.

– Я встречался с отцом Жасмин несколько дней назад, – сообщил Юханссон. – Он просил продать тебя ему. Я отказался, и он по-прежнему в неведении, кто ты. Я объяснил ему, что сначала хочу поговорить с тобой и дать тебе шанс принять свое наказание. Чтобы ты пошел в полицию и покаялся. Рассказал обо всех тех маленьких девочках, с которыми спал, всех, кого ты насиловал или накачивал наркотиками, прежде чем занимался с ними сексом. Всех, кому просто требовалось заплатить, чтобы они легли с тобой. По моему глубокому убеждению, этого хватит на двузначный срок. Опять же, хуже не станет, если ты возьмешь на себя смерть собственной матери. По ее убийству срок давности еще не истек, в отличие от истории с Жасмин.

– Я не убивал мою мать! Это же полная ерунда.

– Я тоже не считаю тебя ее убийцей, – сказал Юханссон. – И даже почти на сто процентов уверен, что она покончила с собой, как только поняла, кто убил Жасмин. Но также я убежден, что суд все равно посадит тебя за ее убийство, если ты, например, расскажешь моим коллегам, как она угрожала пойти в полицию и разоблачить тебя и что ты в такой ситуации предпочел отравить ее, обманом напичкав алкоголем и снотворным в огромном количестве. Что ты убил Жасмин, поскольку об этом они по большому счету догадаются сразу же, и что твоя мать угрожала выдать тебя. Такой рассказ, естественно, снимет все вопросы относительно твоего мотива. Совершенно независимо от всех денег, унаследованных тобой.

«Сейчас он, по крайней мере, слушает меня, – подумал Юханссон, – пусть ему приходится держаться за подлокотники, чтобы сидеть прямо. Пусть его голова по-прежнему безвольно висит, а взгляд рассеянно блуждает».

– В качестве заключения скажу следующее, – продолжил Юханссон. – Либо ты сделаешь, как я говорю, и в таком случае я хотел бы иметь подтверждение как можно быстрее, самое позднее – в полдень в среду на следующей неделе. Если же ты откажешься или не дашь знать о себе, я сообщу отцу Жасмин, кто ты. Он получит твое имя, твой личный код, адрес, копию твоего паспорта и водительского удостоверения, регистрационный номер твоего автомобиля, имена всех, кого ты знаешь, твоих друзей и знакомых, ему точно будет известно все, что ты думаешь, чувствуешь и делаешь. Он найдет тебя – это только вопрос времени, ведь нет места на нашей планете, где ты смог бы спрятаться от него. Как он поступит с тобой, когда доберется до тебя, я не хочу даже думать.

– Это ведь ужасные обвинения, – сказал Стаффан Нильссон и поднялся. – Они настолько ужасные, что вполне могут заставить такого невиновного человека, как я, наложить руки на себя.

– Какое это сейчас имеет отношение к делу? – спросил Юханссон. – Во-первых, ты виновен, а о том, что срок давности по твоему преступлению истек, я решил забыть. Кроме того, столь самовлюбленный человек, как ты, никогда не покончит с собой. Если я ошибаюсь по данному пункту, то все равно смогу жить с такой ношей на душе. Я ярый противник смертной казни, да будет тебе известно. Поэтому даю тебе шанс жить дальше и принять заслуженное наказание. Йозеф Саймон, отец Жасмин, придерживается другого мнения. Ему ближе постулаты Ветхого Завета на сей счет. Око за око, зуб за зуб. Поэтому позвони мне, у тебя есть мой номер на автоответчике дома. О практических деталях тебе также не надо беспокоиться. Я сам могу доставить тебя в полицию. Даже найти тебе хорошего адвоката.