Елизавета подошла к номеру Пырьева. Она достала из сумки тяжелую связку ключей и один за другим стала пробовать их в замочной скважине. Время тянулось медленно, металл колокольным звоном звучал по уснувшему коридору. Наконец ключ был подобран; замок лязгнул по-деловому звонко, весело приглашая внутрь.

Елизавета слегка приоткрыла дверь. В гостиничном номере вторжения не заметили. Раздавалось размеренное сопение, и голос Пырьева почти умолял:

— Дорогая, ну ты порешительнее! Я сегодня тебя не узнаю.

Елизавета, стараясь не спугнуть вороватое счастье, бережно прикрыла за собой дверь и оказалась в темной прихожей. В глубине комнаты неярко светил ночник, а на светлой стене бесновались изломанные тени.

— Вот оно! Вот оно! Еще! — изнывал товарищ министра.

Обращаться с ключами и отмычками Елизавету научил Савелий. И когда после четвертого урока она неожиданно одолела английский замок, который, по мнению многих медвежатников, легче было вырвать с корнем, чем открыть, Савелий не удержался от похвалы:

— А ты, Лиза, талантливая. Будь у тебя немного пальцы посильнее, так ты бы не только замки — сейфы сумела бы открывать.

— С кем поведешься, от того и наберешься, — отшутилась в тот раз Елизавета.

Совсем неожиданно для самой Елизаветы открывание замков переросло в увлечение, и ее отныне частенько можно было встретить в промышленной лавке, где она с дотошностью опытного слесаря приглядывала для себя замок пооригинальнее да позаковыристее.

О новом увлечении Елизаветы Савелий знал и потихонечку подсмеивался над ней. Единственное, о чем он не догадывался, так это о том, что практически каждую субботу и воскресенье, спрятав лицо под густой черной вуалью, Елизавета появлялась в дорогих гостиницах и, умело вскрыв замки, обчищала постояльцев.

Елизавета и сама не могла понять, что двигало ею в последние месяцы — желание удивить когда-нибудь Савелия, самоутвердиться в собственных глазах или избавиться от той девочки с наивными глазами, какой она была всего лишь год назад. Не исключено, что ею руководили все три причины. Но что совершенно точно, после первой удачной кражи она сумела вкусить азарт, который известен разве что игрокам в рулетку, — посасывает сладенько под ложечкой, а от судьбы ждешь неимоверного приза, который сделает жизнь благостной, хотя бы на несколько ближайших месяцев.

— Какого черта?! Кто здесь?! — раздался громовой голос Пырьева. — Что в «Метрополе» за порядки? Черт возьми, я буду жаловаться управляющему!

— Господин Пырьев, прошу вас не выражаться, все-таки в помещении находятся дамы, — укорил товарища министра кроткий мягкий голос.

— Что? — Несмотря на все свои старания, он никак не мог рассмотреть лица вошедшей, спрятанного под густой темной вуалью. — Кто вы такая? Я сейчас вызову полицию!

— А вот таких глупостей делать не стоит. Вы производите впечатление человека неглупого и весьма благоразумного. — Голос у вошедшей женщины был спокойным. И что самое удивительное — она совершенно не боялась его. — Мне даже стыдно немного за вас, господин Пырьев, такой воспитанный человек, а произносите такие грубые ругательства. Право, неловко, а что подумает о вас Марья Васильевна? — наивно поинтересовалась нежданная гостья.

— Позвольте… — попытался выдавить из себя Пырьев, но его слова прочно застряли где-то внутри глотки и, вопреки желанию, не хотели выползать наружу.

Женщина, явившаяся к нему тайком в номер в эту ночь, была женой одного из князей, вхожих в высший свет. Молодая двадцатилетняя особа желала приключений, и он не преминул воспользоваться этим. Едва ли не каждый свой приезд в Москву он проводил время в обществе молодой озорницы. Сейчас, созерцая темную фигуру ночной гостьи, Пырьев отчетливо осознавал, что может в одно мгновение лишиться всего: семьи, положения в обществе, а его карьера, даже при самом удачном раскладе, может завершиться отставкой где-нибудь в Кукморе в незавидной должности городского писаря.

— Вам не стоит беспокоиться, — неожиданно уверила незнакомка. — Ваша тайна останется при вас. — Она посмотрела на обнаженную женщину, которая натянула простыню до самого подбородка, и произнесла: — А вам-то, мадам, меня и вовсе нечего стыдиться.

— Как вам не стыдно! — плаксиво выкрикнула дама. — Убирайтесь вон!

— Марусенька, не надо так переживать, все образуется, — ласково пропел Пырьев.

— Я уже сказала, что вы меня совершенно не интересуете. Но все-таки образумьте свою… знакомую. А то ведь ненароком я могу и передумать. — Елизавета удивлялась собственному цинизму. — Где же у вас лежат драгоценности, господин Пырьев?

— Какая наглость!

Елизавета шагнула в сторону огромного трюмо, на котором стояла темно-красная шкатулка.

— Ах, вот они где! — Она открыла шкатулку и уверенно сложила в сумочку драгоценности. — Прекрасно. А это что у нас в шкафу?.. Золотые цепочки… Так… Браслеты… Замечательно. Сколько же все это стоит? Целое состояние. Вы явно живете не по средствам. Наверное, взятки берете? Ну уж Бог вам судья, — печально выдохнула Елизавета и уверенно принялась складывать в сумку остальные украшения. — Боже мой, какая прелесть! — восхищенно разглядывала она понравившуюся вещь. — А теперь извините меня за беспокойство. Желаю приятно провести вам вечер, — и, негромко рассмеявшись, вышла в коридор.

Елизавета вернулась к себе в номер. Взяла небольшой чемодан и уверенно зашагала по длинному коридору. На этаже по-прежнему тихо. Никто не бросился ей вдогонку с криком: «Держи воровку!» Никто не хватал ее за руки, не пытался преградить дорогу. Все как обычно.

Неожиданно от стены отделилась фигура, это был коридорный.

— Позвольте, сударыня, я вам помогу.

— Пожалуйста, — охотно согласилась Елизавета, протянув чемодан.

Парень ухватился за ручку и уверенно заторопился по коридору.

— Вам как, барышня, вызвать экипаж?

— Не утруждайте себя, — великодушно отмахнулась Елизавета, — у входа меня поджидает муж.

Коридорный уверенно сбежал по широкой лестнице на первый этаж и остановился у высокой парадной двери. Экипажа у входа он не увидел. Впрочем, кто поймет этих женщин, у них в голове сплошные тайны.

Коридорный терпеливо наблюдал за тем, как женщина роется неторопливо в своей сумочке длинными изящными пальцами. Подобный тип женщин ему был знаком: красива, образованна, а природный ум им подсказывает держаться так, как будто бы в черноземной полосе России они имеют миллион гектаров пахотной земли. Действительность обстояла иначе: самое большое их наследство — это папенькины сбережения, которые он накапливает по рублику от скудного жалованья. Самое большое, на что они способны, так это дать гривенник. Но зато всегда вручают его с таким видом, как будто бы цепляют на лацкан орден Георгия Победоносца.

— Покорнейше благодарю, — ахнул от удивления коридорный, разглядев на своей ладони пять рублей. Женщина не укладывалась ни под один известный ему тип. Скорее всего, барышня не из Белокаменной, где каждая гимназистка знает цену ломаному целковому, а откуда-нибудь со Средней Волги, из богатой купеческой семьи, где для особого шика фабриканты используют ассигнации в качестве туалетной бумаги. — Разрешите я дверь открою.