Промаявшись несколько дней, Сагромах велел изготовить длинный плащ из струящегося лазурного шелка с серебряными нитями и жемчугом, такого же яркого и переливчатого оттенка, как застывшие воды на островах Северного моря. Оторочить соболем, скрепить серебряной пряжкой с фиолетовым пятном аметиста в середине, а на левом поле на уровне груди, там, где однажды скроется самое дорогое сердце, – вышить благородный профиль гордого северного волка.

И этот дар Маатхас прибережет до самого важного момента. Тогда Бану все поймет.

Охрана суетилась: убирали шатры, распутывали лошадей, проверяли заточку оружия, складывали по сумкам походную утварь.

– Ниим, – позвал Вал, – остались треножники.

Блондин откликнулся быстро, спрашивая Вала:

– Маджрух еще не вернулся?

Брюнет хмыкнул:

– Маджрух за время отдыха на западе отъелся и растолстел. Пока он на холм затащится!

– Ну, может, танша потому и погнала его вперед, пока остальные едят?

Вал хмыкнул:

– Ага, а еще потому, что с холма он скатился бы быстрей других, да? – уточнил брюнет. – Доходяга справился бы лучше, – он взглядом указал на Ри, неподалеку запихивавшего в рот последний кусок жареной рыбины.

– Вот потому что я доходяга, – отозвался тот, – танша и послала с разведкой Маджруха. Чтобы я съел его паек.

Вал опять усмехнулся.

– Сколь ни ешь, а все тощий. Порой мне жаль твою Айлэн.

Ри ничего не ответил, прожевывая еду. Его Айлэн, с которой он сблизился сразу после Бойни, на взгляд Ри, была счастливой женщиной: ей не приходилось в нем сомневаться.

– Надо позвать ее, – кивнул Ниим в сторону, где у склона стояла госпожа.

Вал проследил этот взгляд.

– Рано еще.

С горем пополам приторочив к седлу тяжелую поклажу, Ниим опять бросил взгляд на таншу и заметил, ни к кому не обращаясь конкретно:

– Она почти все время молчит с тех пор, как мы выехали из Гавани Теней.

Вал все-таки расслышал.

– Не лезь, Ниим. Сама разберется.

– Да, а потом как всегда, когда она сама разберется, нам опять перепадет чертова гора работы! – Впрочем, не похоже было, что Ниим чересчур уж досадовал.

– Чертова гора? – подивился подоспевший Дан. – Чую, пребывание в христианской стране даром не прошло.

Телохранители воззрились на командующего в ожидании. Тот отозвался:

– Маджрух вернулся. Северный тракт свободен, можем идти. Заканчивайте тут, я позову таншу.

Бансабира огляделась: широкая лента реки легла сквозь дол, змеясь, как свадебное покрывало. Чуть поодаль от берега в небо копьями взвились стройные тополя, за ними с северо-востока полосой распушились густогривые старые вязы и дубы. Словно холка дикого льва, с шеи которого свисало ожерелье оранжевых, красных и фиолетовых черепичных крыш, поднималась вдаль от берега насыпь, увенчанная каменной короной времени – родовой крепостью клана Ниитас.

И только это придавало ей величия.

По другую сторону реки не осталось ни долговязых тополей, ни раскидистых дубов. Прежде шелковистый шепот листвы смолк. Бойня Двенадцати Красок высосала из леса его некогда могучий дух с каждым вырубленным под корень деревом, обглодала, как кость, чащу до пустыря, а потом и его вылизала языками пламени до бессильной пустоты.

Будто откликаясь на растерянность матери-земли, Бансабира, крепко обхватив себя руками (запястье, поврежденное в бою с Гором, окончательно пришло в норму), сделала глубокий вдох, надеясь заполнить дыру в груди. Но в воздухе не было ничего, что могло бы заглушить тревогу. Тревожный ветер первых августовских дней сам был пустотой.

– Тану? – вывел Бану из оцепенения голос Дана. – Бивак закончен, мы готовы двинуться дальше.

Бансабира без всякого интереса обернулась к подчиненному, ничего не ответила, вновь поглядела на пустырь. Дан прикинул, что делать, и продолжил:

– Разведчики на месте. У подножия склона, судя по всему, засела небольшая шайка разбойников, но это не составит труда. Можем двигаться намеченным курсом напрямую в Пурпурный танаар.

Бансабира вздернула голову – Дан задумался: видел ли он хоть когда-нибудь ее уставшей или сутулой? – глянула на подчиненного косо.

– Не можем, Дан.

Командир мгновенно подобрался и посерьезнел: не уследил за порядком в рядах? Тц! В каких еще рядах! Их тут три дюжины мечей да несколько торговых, а кто-то, видать, успел здорово облажаться! Знать бы кто! Он сам, что ли?

Поскольку ни одного соображения не возникало, Дан ухватился за первое, что мог.

– Если вы беспокоитесь насчет разбойников… – заговорил брюнет и осекся. «Самое дурацкое предположение!» – отругал себя Дан. Ну как же, о разбойниках она беспокоится! Она, кто с четвертью сотни в свое время обставила полторы тысячи!

– Поворачиваем.

Лицо мужчины вытянулось: никаких видимых причин для перемены маршрута нет.

– Куда прикажете? – Дан собрался с мыслями.

– К деду, – бросила танша и, обернувшись, пошла к остальным, оставив командующего недоумевать вволю.

Ее лошадь, оседланная, переминающаяся с ноги на ногу, уже ждала. Бану приблизилась, и ласковое животное ткнулось теплой мордой в живот. Чудесная кобыла, спокойная и верная, – Бансабира погладила белую с серым лошадь по щекам, поцеловала в лоб и, неспешно обойдя, поднялась в седло. Здорово все-таки, когда можешь вот так, с легкостью, сама оказаться верхом.

Энум Ниитас поджал губы, отчего его разросшиеся щеки приобрели вовсе округлые очертания. Что она здесь забыла? Зачем пришла? Вдруг начнет увещевать отца, чтобы он после смерти завещал танаар ей, как старшему ребенку его старшего ребенка? Станет приводить доводы – мол, какой тан из него, Энума, он всю войну за стенами отсиделся. Впрочем, глупый довод: только последние идиоты машут мечом направо и налево и подставляются авангарду врага. Его удел управленца куда серьезнее и ответственнее. Он отвечает не только за солдат, но и за тех, кто не участвует в сражениях, – женщин, детей, стариков. Он в ответе за всех! А не только за тех, кто по глупости лезет в пекло.

Впрочем… Кажется, каждая пятая женщина Яса бралась за меч в минувшей Бойне. Ну, во всяком случае, так говорят.

Энум ударил ладонью по парапету высокой башни в донжоне и цокнул, не сводя глаз с пурпурного знамени Волкодавов Яса.

– Ахтанат, – обратился слуга, выскользнувший из тени лестничного проема.

– Чего тебе?

– Тан Ниитас требует вас к себе, говорит, тану Яввуз прибывает, до́лжно встретить.

– Я сейчас приду. – Энум отмахнулся.

– Тан Ниитас велел немедленно.

Энум вновь поджал губы, приняв совсем уж брезгливый вид. Скорей бы уж помер этот старикашка, прости Праматерь. Трудно с ним, никак не поймешь, чего хочет, что удумает, куда отправит.